она теряет свою белизну, становиться серой, даже ярко украшенные витрины магазинов не возвращают в ту сказку из детства. А тут зима была настоящей, красивой и величественной. Снег нагнул ветви деревьев почти до земли, кусты почти полностью утопали в снегу, да и вся земля была щедро осыпана им, берега реки утопали в наметённых сугробах, а сама река оказалась накрыта ледовым панцирем, под которым продолжала нести свои воды.
Все зимние походы было решено отменить и не рисковать зря, поэтому было решено уделить время учёбе детворы. Каждый взял на себя наиболее близкие учебные предметы и старался максимально доходчиво объяснять их детям. Отсутствие телевизора и интернета позволяло уделить семье гораздо больше времени, да и кроме учёбы было время и для совместных игр, домашних забот и историй при свете лучины, когда за окном начинал завывать ветер, в печи уютно потрескивали дрова, а на полу расстилали одеяла и все, ложившись на них слушали Голицына. Казалось, что историй его не будет конца и края: начиная от детства и заканчивая выдуманными сказками и несуществующими приключениями. И при всём при этом ограниченность быта навевала тоску. Вот поэтому и сделали во дворе детям горку, расчистили у берега место под хоккей, ходили на зимнюю рыбалку и готовились к весне и лету.
Голицын любил брать внуков на рыбалку. Конечно терпения у них не хватало высидеть над лункой, но их игры отгоняли хмурые мысли. От дома они ушли почти на километр, там была небольшая заводь, где течение реки было не таким сильным и рыба попадалась крупная. Санька идти отказалась, так как вместе с Александрой решили приготовить хворост, а Минька был рад выбраться из дома и даже не важно было куда. К тому же погода для зимней прогулки была что ни на есть хорошая. Голицын, укутавшись в куртку, сидел над лункой, ждал, когда голодная сонная рыба увидит блестящий крючок и нападёт на него. Минька то катался с берега на реку, то лазал по деревьям, то просто носился, борясь с воображаемыми противниками. День уже постепенно подкрадывался к своему экватору и уже начиналось хотеться есть, поклёвки не было совсем, но он всё же давал рыбе «ещё пять минут и всё». Всё же желание поймать рыбу заставляло подождать ещё пять минут.
— Дед! — Голицын похолодел, услышав этот крик.
Вскочив, он обернулся — Миньки нигде не было. И крика не было. Голицын осознал, что не заметил, где играл внук. И сейчас он его не видел.
— Минька! — Горло предательски захрипело.
Он озирался по сторонам — внука нигде не было.
— Дед! — Крик с другого берега реки.
Замёрзшие ноги свело судорогой, и Голицын упал. На четвереньках он как мог побежал через реку, потом вскочил на ноги и, прихрамывая побежал. Там у берега он увидел проломленный лёд. В этот момент как молния пронзила его. Тот страх, который он испытал сейчас не бывал в его жизни ни разу. На бегу срывая с себя куртку, он не раздумывая прыгнул в воду. Холод тут же волной прокатился по телу, одежда прилипла и набралась водой, но он грёб вниз. Зимние реки не такие мутные, как летом, наверное, это и был тот единственный шанс для Голицына. Барахтающегося внука он увидел почти сразу, схватив его за одежду потянул вверх. Вынырнув из воды оба жадно глотнули зимний воздух. Голицын выпихнул внука на лёд. Сам ухватился за край, но подняться уже не смог. Да и лёд отказывался ломаться. Сбросив обувь и свитер, он опять подтянулся, но сил не хватало. Минька подполз к краю и, схватив деда за руку, стал тянуть. Конечно сил у него почти не было, но и Голицыну оказалось нужно не так уж и много. Он перевернулся на спину, оперся ногой в край льда и поднялся на сколько мог. Минька тянул его за руку и эти усилия позволили лопатками опереться на лёд. Он выполз и посмотрел на внука. Испуганные глаза его горели неподдельным ужасом, который бывает только у тех, кто столкнулся со смертью. Всё тело мальчишки била мелкая дрожь. Голицын на четвереньках дополз до куртки, завернул в неё внука и из последних сил поднялся. Босые ноги сильно обжигал лёд, мороз через мокрую одежду колол тело, в руках дрожал Минька. Голицын побежал. Первый раз за долгое время, и первый раз мокрый и наполовину раздетый зимой. Но это было не важно. Сейчас в голове было другое — промокший внук. Ребёнок, который только начал жить, и на долю которого уже выпало не мало проблем, и который в условиях их нынешней жизни может и не оправиться после такого купания. И Голицын бежал быстрее, по льду, рискуя провалиться и упасть, но бежал что есть сил, глотая морозный воздух, отбивая ноги о лёд. Казалось, что этот километр никогда не кончится, да и сил то уже не было, но страх потерять внука толкала его сильнее и сильнее. И он бежал, задыхаясь, хрипя, но не сбавляя темпа, разрезая ноги о вмёрзшие в лёд ветки, но только ускоряя бег, прижимая Миньку к себе и чувствуя, как он дрожит. В дом он буквально ввалился, упав за порогом на колени, выпуская из рук завёрнутого в куртку Миньку. Говорить ничего не мог, только хрипел, сбиваясь на кашель. Одежда по краю уже начала замерзать, волосы слиплись и блестели тонкими лучиками льда, подошва кровоточила и безумно болела, то ли от холода, то ли от ран.
Миньку сразу же подхватили Таисия с Александрой, стягивая с него одежду, растирали руками, он плакал и дрожал. Голицын упал на спину. Сознание начало путаться. Смутно он видел, как Степан и Ратмир потащили его в комнату, как стягивали вещи, что-то говорили. Но воздуха предательски не хватало, кашель душил и душил, кожу начало колоть. Он всё же потерял сознание.
Когда Голицын открыл глаза в комнате был только свет от лучины, сам он лежал у печи, укутанный в одеяло, рядом маленьким комком сопел свернувшись Минька. Сказать что-то не получалось — горло словно открытая рана — болело при каждом звуке. Вся семья сидела рядом, ещё рядом было куча лекарств, какие-то чашки и тарелки. Сил не было. Голицын закрыл глаза.
Уже ближе к утру поднялась температура, и каждое движение было балансировкой между жаром и холодом. Таблетки проглотить не удалось, да и вообще глоталось с трудом. Смоченная в уксусе повязка дала больший эффект, голову ему обильно натёрли пеной от хозяйственного мыла, ступни замотали в