Иванова силой подняли с постели, привезли в цех, привязали к станку и заставили работать. Во дворе завода «Точэлектроприбор» гитлеровцы расстреляли рабочего...
Новости, приносимые Колярой, немедленно становились известны всей группе.
Старший сын дома, и у Марии Тимофеевны душа на месте. Правда, после одного разговора, когда он заверил ее: «Ты же знаешь, что я ничего плохого не сделаю», она немного успокоилась. Твердо знала: служить в полицию сын не пойдет, не станет выдавать наших людей. Вот разве что свяжется с партизанами... Но тут она понимала, что помешать ему не сможет. Пусть будет как будет.
Думы матери прервал мужской голос, раздавшийся во дворе:
— Здесь живет Леонид Третьяк?
Ему ответили соседи, указали на второй этаж. Мария Тимофеевна выглянула в окно, и сердце ее похолодело: к ним направлялся полицай. Хотела позвать сына из соседней комнаты, но тот уже стоял рядом.
— Я все слышал, мама. Не волнуйся.
Дверь на кухню и в коридорчик была открыта — полицай прошел не останавливаясь, может, еще и подумал, это специально для него, как для важной персоны, подготовили свободный проход. Ничего не говоря, повел длинным носом по комнате — осмотрел стены, жильцов, обстановку в квартире и остановился на Третьяке. Диалог начался протокольный, как у следователя на допросе:
— Вы Третьяк Леонид Григорьевич?
— Я.
— Это вам разрешено открыть мастерскую?
— Мне.
— Имеете свидетельство райуправы?
— Имею. Вот оно.
Полицай дважды перечитал свидетельство, возвратил.
— Почему не прибили вывеску на улице?
— А где ее заказать?
— Сами напишите. При Советах научились грамоте?
— Напишу.
Далее полицай обратился к Марии Тимофеевне с глупыми вопросами:
— Вы мать этого господина?
— Да.
— Чем занимаетесь?
— Хозяйничаю дома. Чем же еще занимаются старые женщины? Я свое уже отработала, а на новых хозяев пусть работают такие, как вы.
— Прошу не разглагольствовать много, — прервал ее полицай. — «Новые хозяева»... Вы кого имеете в виду?
— Кого же? Всех...
— Тогда выражайтесь почтительнее. За соседями не примечали чего-нибудь подозрительного?
— Нет.
Еще раз напомнив о табличке, полицай исчез.
Мария Тимофеевна проводила его взглядом, пока тот переходил двор, и сказала:
— Не Потапович ли направил этого пса к нам?
Третьяк удивился:
— Почему ты так думаешь?
Мать рассказала ему страшную историю. Она слышала от знакомой женщины, как почтальон Потапович в первые дни оккупации выдал гитлеровцам двух раненых командиров Красной Армии, которых прятала жена советского военнослужащего. Обоих командиров и советскую патриотку арестовали, а доносчику за прислужничество отдали освободившуюся квартиру. Тридцать позорных иудиных сребреников. Позднее он сам хвастался: «Не захотели по-доброму служить великой Германии, вот и поплатились».
— Ты, Леня, не связывайся с ним, он человек опасный.
Третьяк давно не видел этого оборотня и как-то не придал особого значения предостережению матери. Он тогда не мог предвидеть, что пройдет какое-то время, и ему самому придется иметь дело с Потаповичем уже как с явным врагом...
Без стука вошла Валя Прилуцкая, спросила обеспокоенно:
— Этот тип был у вас? Чего он хотел?
Третьяк ответил спокойно:
— Требовал прибить на улице вывеску: «Здесь открыта мастерская по ремонту телег и тачек известного чародея этого дела господина Третьяка. За несколько немецких марок обычная телега переделывается в легковую машину, а тачка — в мотоцикл с коляской... Мастерская работает без выходных. Спешите записаться в очередь. Первым уже записался, прислав телеграмму из Берлина, сам фюрер».
Валя улыбнулась.
— Прекрасно! Я тоже запишусь в очередь на мотоцикл с коляской...
Ничего «прекрасного» не увидела в этом Мария Тимофеевна.
— Вы с такими вещами не шутите.
Третьяк ввел девушку в свою комнату.
— Что нового, Валя?
Сняв пальто и платок, она села в самодельное кресло возле стола, заговорила, не оборачиваясь:
— По правде сказать, соскучилась я, Леня, без тебя, вот и прибежала. Пять дней не виделись, а показались они мне — пятью годами. Я уже и на селах успела побыть. К тебе летела как на крыльях. А ты хоть немножечко думал обо мне?
Он слегка растерялся:
— Смотря какой смысл вкладывать в слово «думал».
— Не надо философствовать, я не требую конкретного ответа, — резковато оборвала его Валя. — Лучше посмотри, что я тебе принесла. Сюрприз! — Она достала из сумочки свернутые вчетверо газетные странички. — Несколько номеров многотиражки «Пропеллер» за старые годы! В одном из номеров и твое стихотворение. Слушай...
Мы касаемся крылом
Высоты,
И досрочно план даем
Я и ты.
Отстающие, вперед!
Бросьте лень!
Поднялся наш самолет
В ясный день.
А теперь посмотри, что я здесь написала, — она поставила палец под надписью на полях газетной страницы. Он прочел: «Этот поэт Ленька — передовой столяр, он мне нравится больше, чем его стихотворение».
Третьяк рассмеялся:
— Убедительная рецензия...
Они сели рядом и начали просматривать многотиражку, и каждая заметка в ней казалась им записью в дневнике. Вот заметка за подписью Коноваленко, опубликованная в номере от 31 октября 1933 года:
«Скажем так...
Комсомол будет прокладывать первые колеи в стратосферу, изучать воздух и приближать воздушные богатства к сегодняшней действительности. Это ясно.
— Но где взять крылатую машину?
— Создать, — говорит Валя Гончаров. — Надо пожелать, и коллектив будет иметь свой самолет.
Загудел комсомол инициативой. Пошло эхо по всем ячейкам. Из старого «летающего гроба», из «верблюда» сделали неплохого извозчика, но нам нужна буря, чтоб галопом пролететь по небу.
О Валя Гончаров! Ты руководил — мы строили. Мы имеем коллективную собственность и тебе дарим все хозяйство самолета.
Пожелали...
И есть у нас «У-2».
Ниже помещена галерея портретов и подпись: «Лучшие борцы за комсомольский самолет». Первый в ряду — Гончаров. Шею облегает воротник теплого джемпера, на голове кепка (ни шляп, ни галстуков в те годы принципиально не признавали), исхудалое красивое лицо, взгляд мечтательный, направленный чуть-чуть в сторону. Валя долго рассматривала портрет.
— Как живой, правда? А знаешь, Леня, Гончаров давал мне рекомендацию в партию. Помню осенний вечер, похоронную процессию с факелами. Я поклялась тогда, что