утопию психологии и вступаем в страну психиатрии, где окна зарешечены, заборы венчает колючая проволока, а у людей в белых халатах имеется на все химическая формулировка-ответ, спрятанная в небольших голубых капсулках.
Я отложил карандаш. Мне не хватало только, чтобы в моей голове гулкий бас с небес весело сказал: «Добро пожаловать, Никанор Иванович!»
— Вы видели, как у попрошайки выросла рука? А откуда вы знаете, что она у него выросла?
— Потому что я это видел. Извините, но она выросла у меня на глазах. Это был албанец. Его звали Яно Родью. Яно Родью из Дуресса. Я не знаю, откуда мне известно, как его звали. Просто знаю. Обычно он стоит на перекрестке Свидницкой и Святого Яна. Найдите его и спросите. Я ехал на работу и остановился на светофоре. Он подошел к первой машине и протянул культю водителю. Тот сидел, как манекен, и старался не обращать на него внимания, тогда Яно подошел к следующей машине. Я чувствовал такую жалость, что готов был вот-вот расплакаться. У меня стали трястись руки, потемнело в глазах, я был уверен, что минута — и потеряю сознание. Мне стало душно, и тогда я почувствовал — розы.
— Вы почувствовали розы?
— Запах. Запах роз. Я пришел в себя, а этот албанец стал кричать. Этот калека держал руку за запястье и кричал. Он упал на землю, и тогда я увидел, что из раны на культяшке пробиваются пальцы, маленькие, розовые, как у ребенка. Четыре. Он кричал и катался по земле, а пальцы росли, медленно, но явно. Все сбежались, машины остановились, кто-то вызвал скорую. Я ясно это видел, потому что он упал перед моей машиной. Я был словно парализован. В первый момент я подумал, что у него разошелся шрам и кости торчат или типа того, но потом я увидел, что это ладонь. Маленькая, тоненькая и непропорциональная. У него росла ладонь. На моих глазах. Впрочем, не только на моих. Там стояло около пятидесяти человек. Пешеходы, люди вышли из машин… А потом приехала скорая и попрошайка просто убежал. Люди расступились, боялись до него дотронуться, и он пробежал между ними и куда-то умчался.
— А почему вы считаете, что это как-то связано с вами?
— Не знаю. Только знаю, что в последнее время все чаще вижу такие вещи. Вещи, которые не могу объяснить. В прошлом месяце я шел через парк и встретил девушку, которая сидела на лавочке. Она смотрела перед собой мертвым стеклянным взглядом и сидела абсолютно неподвижно, а в руке держала голубой платочек. Она рвала платочек, совершенно не глядя на него, раздирала на клочья. Когда я посмотрел на нее, мне показалось, что она сделает что-то ужасное. Что-то, о чем будет сожалеть. Я почувствовал, что должен подойти к ней и сказать: «Не делай этого! Она выйдет в среду и никогда не вернется» Я знал, что это ей нужно. Если никто ей этого не скажет, произойдет что-то необратимое. Предложение бессмысленно, но я чувствовал, что должен ей так сказать. Я не знаю ни кто, ни почему в среду, ни почему выйдет. Я понятия не имею, почему это так важно. Я подошел к ней и сказал. Она стала белая как мел, а потом заплакала и вдруг произнесла: «Спасибо» и поцеловала мне руку. Мне стало неудобно, я отошел. Вот и сегодня утром. Ну да… Сегодня утром я воскресил птицу.
Я оперся сплетенными руками о стол.
— Вы воскресили птицу?
— Розового какаду. У меня была только одна птица, но вчера…Что было вчера? Среда, так ведь? В магазин пришел мальчик лет десяти. Некоторое время он ходил по магазину, а потом стал перед клеткой с этим попугаем и пялился на него как зачарованный. Расспрашивал меня, сколько стоит, но это дорогая птица. Ребенок хотел знать, что ест такая птица, сколько стоит клетка и так далее, он выглядел мило, непохоже было, что сделает ей вред, но у него был какой-то странный блеск в глазах, он очень хотел иметь эту птицу. Он сказал, что придет завтра с отцом и попросил меня, чтобы я придержал попугая на один день. Я согласился без особого опасения. Это зоомагазин. Я продаю много корма для кошек и собак, довольно много крыс и шиншилл, много рыбок и всего разного, но не бывает, чтобы клиенты дрались из-за попугаев. Я хотел продать мальчику этого попугая. Почему я об этом говорю? Потому что временами у меня странное предчувствие, будто клиенты хотят обидеть животное. Я откуда-то это знаю и тогда не обслуживаю покупателя. А утром, когда я открыл магазин, оказалось, что попугай издох. Инфаркт. Мне стало очень обидно, потому что я чувствовал, как сильно огорчится мальчик. И я стоял с этой несчастной, лежащей на прилавке неподвижной птицей с окоченевшими ножками, и мне было так горько. Как и тогда с Яно. Это ужасное, высасывающее чувство, как физическая боль. Сочувствие, но в такой степени, что его трудно понять. Прямо одна боль. Со стороны это, наверное, было похоже на шутку о мертвом попугае из «Монти Пайтонов». Я стоял и гладил его, охваченный этим ужасным огорчением, и вдруг почуял розы. Все птицы в магазине внезапно стали издавать громкие звуки и метаться в клетках, шиншиллы впали в панику, я почувствовал, что у меня темнеет в глазах, и тогда все смолкло. А попугай вдруг стал дышать. Я остолбенел от изумления, а он начал трепетать крыльями и одним движением стал на ножки. А потом самым обычным образом стал чистить перышки. А был мертвый. Я уже много лет продаю птиц и знаю, черт побери, как выглядит мертвая птица. Она была совершенно мертвая, а потом ожила. Скажите, доктор, я сошел с ума?
— Вы выглядите нормальным человеком, — уверил я его. — Но у вас могут быть галлюцинации. Не знаю почему. Прежде чем мы начнем искать какие-то психологические причины, я хотел бы проверить, нет ли каких-то неврологических оснований. А они могут быть самые разнообразные. У вас может быть начало эпилепсии или еще что-нибудь. Я хотел бы просить вас делать несколько обследований. Напишу просьбу к моему коллеге, а он выпишет вам направление. К нему не нужно приходить на все время записи. Он психиатр, но дело в том, что он врач, а я — нет. Я не могу выписывать направления к специалистам.
Я написал немного странную просьбу к доктору Ставиньскому, но это был детский лепет. Я знал, что мне нужно позвонить и все объяснить ему лично. Где-то