Но вот улыбка разрушает иллюзию того, что у нее такое уж безупречное лицо. От улыбки на ее щеках появляются ямочки. Она привлекает внимание к ее рту, к ее пухлым губам. Правда, пухлая у нее только нижняя губа. А верхняя…
Это его не касается. А если экономка и… – такое может прийти в голову, только если дать воображению о-очень большую волю – …хорошенькая, то это еще один изъян. Экономки не бывают хорошенькими. Хорошей экономке столько лет, что в ней трудно узнать женщину.
– Сколько вам лет? – спросил он, не поднимая глаз от газеты.
– Достаточно для того, чтобы оценить преимущество чистоты, ваша светлость. Поверьте, вы высоко оцените результаты нашей работы.
Марвик уставился на заголовок. Ее следовало бы отчитать за это нахальство. Он должен уволить ее. Опять. Черт возьми, почему она все еще здесь?
Герцог глубоко вздохнул. Это помогло ему удержать язык за зубами. Господи! Воздух в комнате становился чистым и свежим, и его поразило, что ему это… нравится.
Эта мегера права. Его покои давно пора отмыть.
– Следите за своим языком, – приказал он и раздраженно расправил газету. Джонз мог бы погладить ее и получше. Пора бы ему научиться это делать.
Через мгновение молчание стало досаждать ему. Он сделал ей замечание. Она должна извиниться. Она подает плохой пример горничным.
Марвик поднял глаза, чтобы сказать очередную резкость, и увидел, что она помогает одной из горничных. Служанка обнаружила стопку нераспечатанных писем у него на буфете. И попыталась принести ему эту кипу голыми руками. Миссис Джонсон зашептала ей:
– На серебряном подносе, Мьюриел. Тебе же это известно.
– Но их так много.
Миссис Джонсон подняла голову и заметила, что он за ними наблюдает.
– Ваша светлость, как рассортировать вашу почту? Быть может, вам будет удобно, если мы разложим ее по алфавиту?
Господи, чем это поможет?
– Оставьте ее на месте.
– Но для того, чтобы хорошенько промыть буфет…
– Я же сказал, оставьте ее!
Его губы сжались в узкую упрямую линию. Ее лицо стало краснеть, отчего веснушки проступили на нем еще отчетливее. Веснушки сейчас не в моде; такое обилие веснушек можно счесть уродством. И как получилось, что все они собрались на розах ее щек?
Злясь на самого себя, герцог вновь занялся газетой.
– Может быть, – снова заговорила экономка, – если бы я разложила их по почтовым маркам…
– Нет. – При одной мысли обо всех этих письмах он почувствовал тяжесть в груди. Стопка писем росла и росла. Не получив ответ, написавшие письма люди должны были подумать, что он не хочет о них и слышать. Но они просто продолжали писать и писать. Святой господь! Ответишь одному – и придется выяснять, чего хотят все остальные.
– Сожгите большую часть писем!
Молчание.
Герцог смотрел на газетные строчки. С таким же успехом он мог бы пытаться прочесть египетский манускрипт.
– Может быть, было бы проще, – робко промолвила экономка, – если бы кто-то распечатал их и рассортировал по степени важности…
Марвик рывком опустил газету. Четыре служанки замерли. Его охватило странное чувство – древнее, едва узнаваемое: смущение.
Он глубоко вздохнул.
– Я не желаю читать их. – Его голос оставался спокойным, и это уже что-то. – Мне неинтересно их содержание. Я не буду отвечать на них. Сожгите их, миссис Джонсон.
Лицо экономки представляло собой прелюбопытный прозрачный экран, за которым роились ее мысли. По легкому вздрагиванию одной ее брови Марвик понял, как ей не нравится его приказание. А потом едва заметное движение подбородка выдало ее смешное и абсолютно нелепое желание. Она собиралась спорить с ним.
– А что, если… – начала было она, но тут же осеклась.
Как он и предполагал, ее румянец стал еще ярче. Было что-то… интересное… в ее лице. Как просто читать ее мысли! Сколько времени прошло с тех пор, как он видел кого-то? Как давно он обращал внимание на мелкие детали, на нюансы чьего-либо выражения?
Боже, за последний год он не может вспомнить ни одного образа. Вообще ничего, кроме сада. Сада, который сейчас мертв. Но Аластер помнил его в полном цвету прошлым летом. Это все. Ничего больше. Словно разоблачение Маргарет, сущности которой он не смог разглядеть, ослепило его и мешало видеть почти все вокруг…
Герцог даже не помнил, кто пришел на ее похороны. Он не помнил ничего, кроме могилы, к которой он пришел несколько недель спустя. «Кем ты была?» – это единственная мысль, которая не давала ему покоя. «Кто здесь лежит?» «Кем ты была на самом деле?»
Но даже это было своего рода слепотой, огромным самообманом. И он удивлялся не Маргарет, а собственному неведению, тому огромному пространству, полному вещей, о которых он не догадывался и о существовании которых никогда не подозревал. Он, гордящийся своей способностью предвидеть все.
– Подожди! – услышал он голос миссис Джонсон. Одна из горничных хотела бросить письма в огонь. Та девушка была послушной служанкой. – Ваша светлость! – сказала экономка. Она встала так, чтобы попасть в поле его зрения. Судя по тому, как решительно вздернулся вверх ее подбородок, она собралась с духом. Такое мелкое наблюдение, а открывает так много! Когда-то раньше Марвик очень хорошо прочитывал то, что написано у людей на лицах. Когда-то он мог с тридцати шагов определить ложь. – Я представить не могу, что вы хотите сжечь всю вашу почту, – говорила экономка. – Что, если…
– Да, – язвительно промолвил герцог. – Прости, господи, если я пропущу приглашение на благотворительный бал.
Оливия нахмурилась, но промолчала. Его мозг сам сформировал ее ответ: «В этих письмах может быть бесчисленное количество важных сообщений».
– Я могла бы прочесть их, – сказала миссис Джонсон.
Он отложил газету.
– Вы… – равнодушно проговорил он. – Вы предлагаете прочесть мою личную корреспонденцию?
Даже горничные оторопело уставились на экономку. Герцог отметил это про себя со злобным удовлетворением. Они, как и он, тоже считают ее сумасшедшей.
– Ну-у… – Ее подбородок напрягся. – Полагаю, раз они годятся для печки, то, думаю, сойдут и для моих глаз. Если только у вас нет… секретаря?
Марвик фыркнул.
– Нет, – бросил он в ответ. – О’Лири вызвали домой в Дублин несколько недель… – Нет, с ужасом подумал он, несколько месяцев назад. – У меня нет секретаря.
– Что ж, тогда…
– Я его уволил. Он настойчиво рвался читать мои письма.
Экономка рассмеялась.
Герцог направил свой хмурый взгляд на поднос с завтраком. Так он пошутил? Боже, он совершенно сбит с толку. Ему кажется, что голова набита ватой. Крыльями летучих мышей, паками и ногтями. Сколько времени прошло с тех пор, как его мозг работал по-настоящему?