Я бы даже решила, что он не ночует дома, что остается у своей девушки или невесты, но слышала, как он приходил. Потому что ждала его, затаив дыхание. Не могла уснуть пока не придет. А являлся Лёд и в два ночи, и позже… Однажды мне даже показалось, что его шаги замерли именно возле моей комнаты. Словно он слушал — сплю ли я…
Как глупо! Боялась домогательств, а Лёд забыл о моем существовании. Я себя ругала. За то, что радости мне это равнодушие не приносило. Наоборот, я чувствовала, как в сердце поселилась грусть. Наверное, я идиотка. Ну не могла же вот так взять и влюбиться в того, кто силой меня женщиной сделал…
Да уже и не в той ночи дело… а в отношении, которое меня задевало очень сильно.
Во всем остальном обо мне более чем заботились. Через пару дней Бьерн привел ко мне девушку — преподавательницу английского. Девушка прекрасно говорила по-русски. Я с энтузиазмом принялась за учебу.
На работе старалась выполнять и перевыполнять то, что мне давали. Бьерн чаще всего выступал переводчиком, объяснял, что требуется от меня.
Он перестал запирать меня. Это стало самой большой радостью и в то же время волнением. Я думала почему. В чем причина? В том, что Лёд увидел, что я все довольна? Я и правда уже совсем не рвалась в Москву. Что у меня там есть? Только верная Таня, с которой я продолжала переписываться, но не часто. Да и не рассказывала я ей правду, с первого же дня. Я боялась написать ей, что меня по сути похитили. А теперь и вовсе ни к чему были подобные откровения. Теперь я знала, что Лёд привез меня в Голландию не как игрушку, не как пленницу, а из чувства вины. Хотел загладить, хотел мне помочь.
Так что я писала Тане, что мне предложили работу, что отрабатываю разбитое вино, и себе заодно кое-что откладываю. Что платят хорошо, и я всем очень довольна. Хотя какая уж тут зарплата, я столько должна, что о ней думаю в последнюю очередь. А еще гардероб целый! И питание… жилье.
Ох, все так запутанно. И рассказать, по сути, всю свою правду некому… чтоб как на сумасшедшую не посмотрели.
Радуясь тому что больше меня не запирают, я спросила Бьерна, могу ли добираться до работы пешком или общественным транспортом. Ведь все сотрудники косо смотрят, что на машине привозят меня. Тот подумал, и сказал, что пешком далековато, а на велосипеде самое то. Так сбылась еще одна мечта. На следующий день внизу возле подъезда стоял очаровательный оранжевый велосипед. Стильный, красивый, дамский. Я сто лет не садилась на двухколесного друга, но села и укатила на час. Вдоль набережной я не боялась потеряться — вид из окна я выучила наизусть. Так что вернулась легко, хоть Бьерн и ворчал немного, что волновался.
Я думала о том, что все же руководит всем этим, и дает добро на все что происходит в моей жизни, все же Людвиг. То есть все равно участвует в моей жизни. И меня это грело.
Сегодня погода восхитительно теплая. На велосипеде, без светофоров и объездов, через дворы, не больше получаса до работы. Обратно мне захотелось прогуляться, я оставила велосипед в офисе. Там есть специально отведенная для этого закрытая парковка.
Решила, что если устану идти пешком — потом возьму такси. Как это делается меня тоже научил Бьерн. И выдал карманные деньги. Я становилась с каждым днем все самостоятельнее. И это радовало меня безмерно.
Я прошлась по очень колоритной улочке, где художники продавали свои картины. Долго рассматривала работы, вникая в детали. Всегда с огромным трепетом относилась к людям, наделенным художественными талантами. И вот, переходя оживленную улочку, чтобы срезать путь, который я уже хорошо знала, и хотела пройти пешком не тратясь на такси, я заметила женщину. Та шла немного странно. Походка наталкивала на мысль, что женщина нетрезва. Одета незнакомка была просто, мне во всяком случае так показалось. На голове черный платок, вся одежда тоже черная. И тут слышу шум, визг тормозов. Не знаю, откуда во мне взялась молниеносная реакция. Но я подскочила и дернула женщину за локоть на себя. Буквально из-под колес ее выдернула.
Но не удержала равновесия, и мы обе упали, руки обжег асфальт.
— Господи! — все что воскликнула незнакомка.
— Простите меня! — отвечаю, смущенная донельзя.
— Ну что вы. Девушка… вы мне жизнь спасли.
И только на этой фразе я поняла, что слышу родную речь. Что не могло не обрадовать.
— Вы русская? — спрашиваю радостно.
— Вы тоже видимо, — спокойно отвечает женщина. Ее взгляд потухший. На вид ей лет пятьдесят.
— Вы, наверное, меня ужасной хамкой считаете, дитя мое. Я ведь даже спасибо за спасение не сказала… Но я честное слово, не знаю, радоваться мне или горевать. Нет у меня больше никого… Одна осталась, мужа вот похоронила. А родственники меня теперь со свету сживают, хотят наследство отсудить…
— Так нет у вас никого или родственники злые? — поднимаюсь на ноги и протягиваю руку женщине. Лихач водитель скрылся, улица абсолютно пустынна. Поеживаюсь, когда в голову приходит мысль, что водитель мог сбить женщину и спокойно скрыться, и бедняжка лежала бы одна на асфальте.
— Родственники мужа, — вздыхает женщина. — Лучше бы их не было. А вы не хотите выпить чаю? Я, наверное, ужасно навязчива и отвлекаю вас…
— Ну что вы. Нисколько. Я тоже почти никого не знаю в Амстердаме. Я и языка не знаю… даже английского… Так что слышать для меня понятную речь — огромная радость.
И к обоюдному удовольствию, мы с моей новой знакомой заходим в первое же попавшееся кафе.
****
Моя новая знакомая, Анна Петровна, рассказала мне свою историю. О том, как влюбилась в иностранца и все бросив переехала жить в его страну.
— Мы очень много путешествовали. Не могли осесть на одном месте. Мужу очень нравилось узнавать новое и не сидеть на одном месте. А я уже через год такой жизни заскучала по дому… Не в смысле по-своему — в России у меня практически ничего не было. Точнее, я от всего отказалась сразу. Все оставила первому мужу. Детей у нас не было. О чем мне было скучать? И вот со вторым мужем мы приехали в Амстердам. Тут его родина, его семья. Которая поначалу неплохо ко мне относилась… Могла ли я подумать, что настолько все изменится… — вздыхает женщина.
— А что они хотят от вас?
— Хотят нищей меня оставить. Потому что у самих денег нет. Вот и хотят отобрать… совершенно необоснованно. Ну ничего, мой сын адвокат. Наш общий сын… Он сейчас за границей, но скоро вернется. И я уверена, все разрешит в нашу пользу. Он у меня такой умный. И красавчик. Я обязательно вас познакомлю. Он неплохо говорит по-русски. Я всегда старалась говорить с ним на родном языке. Чтобы не терял свои корни.
— Это замечательно, — улыбаюсь женщине. В ответ на ее искренность не могу не поделиться своей историей. Причем, так как я вижу эту женщину впервые, и не факт, что мы снова встретимся, мне легко рассказывать обо всем все без утайки. До самых неприятных деталей.
— Знаешь, дорогая, по твоему Людвигу тюрьма плачет, — восклицает Анна Петровна. — Это серьезные преступления.
— Да… но ведь и по мне тоже. Я нанесла ему материальный ущерб…
— Ненамеренно. И никто не посадил бы тебя. Я все же знаю родину, там конечно с судами все сложно, но… Конечно, если бы Людвиг дал взятку… все могло бы быть. Но он сам куда больше тюрьмы заслуживает. Похищение! Изнасилование! Чудовище, вот он кто. Знаешь дорогая, ты прямо сейчас должна со мной пойти. Не возвращайся к нему… Я тебе помогу.
— Нет, нет… Вы не понимаете. Мы нашли общий язык и сейчас я живу у него по доброй воле. Он дал мне работу. Я ни в чем не нуждаюсь.
— Ты влюбилась, — с грустью констатирует женщина.
— Ну что вы… нет конечно. Но я благодарна ему. С теткой моя жизнь была беспросветной. Я совершила много глупых ошибок. Например, поход в клуб. Дважды… Что Лёд должен был думать про меня? Я в какой-то мере могу его понять, хоть и не собираюсь оправдывать…
— И тем не менее именно это и делаешь. Ты оправдываешь его, — укоряет меня женщина.
— Мне теперь не по себе что я вам открылась… Надеюсь вы не станете вмешиваться.