— Ты охренела, шаболда? — Болезненный тычок в плечо.
— Отсосешь за пятьсот?
— Олень, ей Истомин неплохо платит. Нах ты ей сдался, нищеброд?
— Ну она же и до него «подрабатывала», — не унимается шутник, а я пытаюсь дышать и хоть немного получить воздуха. Они все его у меня отбирают. Не разбираю кто есть кто, не могу сосредоточиться ни на одном лице, кроме Златиного.
Проталкиваюсь наобум, но нас не хотят отпускать. Вталкивают обратно. Но в этот момент в коридоре появляется два преподавателя, и я, пользуясь случаем, дергаю Злату за руку, и мы бежим прочь отсюда.
Едва забегаем за угол и оказываемся в пустынном коридоре, как я сгибаюсь пополам и начинаю, задыхаясь, плакать.
— Саш…
— Как он мог?… — неверяще произношу треснутым голосом. — Зачем?..
— Он ублюдок, Саш… Ну пожалуйста, — Злата плачет рядом, поглаживая меня по волосам. — Не плачь, все наладится, вот увидишь.
— Как? — размазываю слезы и горько улыбаюсь. — Все знают, что я сплю с ним за деньги. Он растоптал меня. Как и обещал… Как мне дальше здесь учиться, Злат? Они все… все… смеялись…унижали…
Я начинаю реветь, окончательно сломавшись внутри. Надрывно и отчаянно.
— Я не могу туда вернуться, — качаю головой в сторону коридоров. — Не могу…
— Не переживай, — успокаивает подруга, вытирая свои слезы. — Я скажу преподу, что ты заболела. Иди домой.
— Извини меня. Мне жаль, что ты подвергаешься этому вместе со мной. Это все из-за меня.
— Перестань. Меня и без тебя не жаловали. Надо было парик снять и поржать над их вытянутыми рожами.
Смеемся обе сквозь слезы. Прощаемся.
На улице вдыхаю свежий осенний воздух, пытаюсь прийти в себя. Кто-то опять задевает плечом, толкает. Опять по замкнутому кругу смешки.
Не все спешат отсидеть все пары. Кто-то, как и я, сваливает после обеда.
Я поспешно спускаюсь с крыльца и бреду через парковку. Едва наступаю на разлинованный асфальт, как тут же спотыкаюсь, потому что вижу черный блестящий джип. Небо хмурое, осеннее. Серое. И асфальт темно-серый. Атмосфера соответствующая. Депрессия и тоска. Есть ли в этом хоть капля жизни?
Меня словно сжигают заживо. Заставляют глотать битое стекло. Иначе чем объяснить эту рвущую на части боль в груди и горле?
Но вместе с болью от самых пяток вверх поднимается ненависть. Разрушительная, лютая ненависть.
За белой ослепляющей пеленой в глазах я еле различаю, как парень неторопливо выходит из авто. Увидел меня. Наклоняется и достает что-то из салона. Розы. Обычный не пафосный букет с темно-алыми, будто густая кровь, лепестками.
Смотрит прямо на меня и странно улыбается. Сволочь.
«Сколько он тебе платит?»
«Ян говорит ты в задницу любишь».
Что за странный жест с цветами? Этот подонок поимел меня по всем фронтам. Хочет унизить прилюдно?! Не-на-ви-жу. Ненавижу!!!
Мир сужается до черного авто и такой же черной, лишенной всяких красок, высокой фигуры. Дикий зуд в руках заставляет сжимать кулаки и впиваться ногтями в сухую потрескавшуюся кожу. Сама не понимаю как, но подрываюсь и бегу быком на красную тряпку. Ору нечеловеческим голосом, безумно и по-звериному. Ничто меня остановить уже не может.
Собственный голос до хрипоты давит на грудь. Взрывает разум. Бьет внутрь.
Растерянное отшатнувшееся от меня лицо. Руки, сжимающие зеленые, без обертки, стебли. И моя слепая ярость, уничтожающая все на своем пути.
— Сволочь!!! Ненавижу тебя!!! — абсолютно невменяемым голосом кричу, вцепившись в самое яркое пятно этого черного мутного болота — букет.
Вырываю из рук и неистово хреначу по ненавистному лицу. Лепестки кровью осыпаются в грязь под ногами. Лежат сломленные и раздавленные. Как моя жизнь.
Он почти не защищается, только поднял руки в слабой попытке прикрыть себя. Стебли с шипами царапают ошалевшее лицо и руки, оставляя потрясающие красные борозды.
Едкое удовольствие разносится чужеродным суррогатом по венам. Уничтожить. Разрушить все вокруг себя. Отправить этот мир в бездну. Заполонить красным.
Я хочу только этого.
Глава 23
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я смачно втаптываю нежные лепестки широким каблуком сапога в грязный асфальт. Представляю, что давлю этого ублюдка. Исступленно мотаю головой.
— Успокойся! — исцарапанными руками Ян пытается меня ухватить, но тщетно. В меня словно бес вселился.
— Не трогай меня! — кричу так, что срываю голос. — Не прикасайся!
— Саша!
Подонок выкручивает мне руки, и я начинаю неистово визжать, оглушая всю парковку. Смотрят люди, шепчутся, но мне плевать. Я извиваюсь и выскальзываю, чувствуя, как хватка ослабевает.
— Да подожди ты, сумасшедшая, — подхватывает под ребра, прижимает к себе.
В эту секунду в нашу борьбу вмешивается третий. Влетает желтым пятном куртки.
— Отпусти ее, урод! — сквозь зубы цедит Тим и дергает меня на себя, отлепляя от Истомина. — Не смей ее трогать!
Глаза Яна недобро сужаются. На бледной щеке в царапине выступила кровь.
— Если не хочешь, чтобы я обновил твой гипс — свали отсюда, нахер.
— Ты ее не тронешь больше. Никогда. — Тим не уступает, сжимая мою руку, прячет за спину.
Выглядит он, конечно, слабее и ниже Истомина, но сейчас я благодарна ему за поддержку. В груди становится теплее. Но все равно боль от обиды побеждает. Меня потряхивает.
— Я тебя размажу, недоносок, — Ян хватает его за грудки, приближает свое лицо. — Мокрого места не оставлю.
— Перестань, — слезно шепчу, вмешиваясь. — Перестань быть таким…
— Каким? — взгляд резко перескакивает на меня.
— Таким гадким, мерзким… — его глаза темнеют, на скулах желваки ходуном ходят.
Но меня уже трудно остановить.
— Ненавижу тебя. За то, что ты сделал. Не трогай меня и моих друзей. Не приближайся никогда, оставь нас в покое, — яростно шепчу. — Иначе я пойду на большее преступление, чем воровство.
Он хмуро смотрит на меня. Тим выдергивает свою куртку из его хватки и опять берет мою ладонь в свою.
Тянет меня прочь.
— Пойдем отсюда. Он недостоин и твоего мизинца.
Истомин ничего не отвечает и даже не трогает нас. Всю дорогу, до тех пор пока мы не скрылись с парковки, меня в спину провожает его тяжелый взгляд. Так хотелось обернуться. Но я приказала себе этого не делать.
— Что произошло? Почему тебя так трясет, Саш? — допытывается Тимка, не позволяя вырвать руку.
Прямо смотрю на друга. Слез больше нет. Высохли, оставив после себя выжженную, лишенную жизни, пустыню.
— Он всем рассказал. — Мне не нужно было пояснять о чем речь. Тимка меняется в лице, он сжимает кулаки.
— Гребаный отморозок… Как же он достал…
— Тим..
— Я ненавижу его уже больше, чем ты!
Трель телефона разрывает карман, прерывая его гневную тираду. Звонят из банка.
— Александра Дмитриевна?
— Да, это я.
— Обрабатывали ваш запрос на перевод денег. Бенефициар отклонил операцию на перевод денежных средств.
— Что? — переспрашиваю, пытаясь вникнуть в сложный сейчас для меня текст.
— Получатель не принимает деньги от ваших ФИО, давно запрет стоит, — терпеливо поясняют на том проводе более простым языком. — Может, мы можем предложить вам открыть долгосрочный вклад? Или вложиться в ценные бумаги и драгоценности? Подъезжайте в наш офис, обратитесь в отдел…
— Нет, не нужно, — перебиваю, отмахнувшись от назойливых предложений.
Значит, деньги он не хочет забирать обратно ни в какую. Что ж.
Положив трубку, я, больше не раздумывая, набираю номер врача.
— Александра? — слышу в его голосе легкую настороженность.
Всей своей командой они, по-прежнему, боятся, что я накатаю жалобу.
— Антон Борисович, — неожиданно вспоминаю его имя. Спокойно спрашиваю: — Та девушка, почти моя однофамилица, чьи анализы перепутали с моими… Она запланировала операцию?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
И на случай, если он меня не понимает, спросила прямо:
— У нее есть деньги?
— Нет, — после недолгих раздумий отвечает врач. В его голосе слышу усталость. — К сожалению, такой суммы у ее семьи нет.