— Хельга!.. — я снова посмотрел на часы. — Понимаешь, еще четыре минуты, и я дезертир. Скажи мне хоть что-нибудь. Хотя бы на прощанье.
— Беги… — сказала она, не оборачиваясь и продолжая почесывать. Расквась им физиономии — юношам, которые смеялись над тобой. Они тебе сочувствовали и завидовали, но ведь смеялись! Ты разгневан праведно, беги. Убей кого-нибудь. Служивого, отпустившего тебя попрощаться: он тоже смеялся. Отними у него оружие и убей. — Хельга взглянула на меня через плечо. Ее глаза говорили совсем другое — но я не мог разобрать, что именно. Вот зачем ты решил вернуться. Все остальные причины ты придумал потом.
— Нет, не придумал! Вспомнил!.. Ты почти заставила меня забыть, но я вспомнил!
«Ласковый, господа, — вещал возница, — гляньте, какой ласковый, с любой животиной душа в душу, барышня красивая и та не боится, а вы чего же…» — Конка постепенно заполнялась.
Хельга отошла от «пегасика» (он шумно вздохнул и свесил голову, кося на нее влажным голубым глазом) и снова подошла ко мне вплотную. Взяла меня за запястья и, оттянув их книзу, прижала к своим бедрам.
Глаза в глаза и губы в губы.
— Ты просил: на прощанье, — сказала она. (А глазами…) — Это было на прощанье. — (…глазами она говорила…) — Виктор, я не хочу с тобой прощаться! — (…то же самое!)
Мне стало трудно дышать.
— Зина предлагала тебе остаться на чай, — объявила Хельга. Предлагала?
«Да», — ответил я. (Глазами. Говорить я еще не мог.)
— А знаешь, зачем?
«М-м… нет. А что?» — Я повел плечом.
— Она хотела, чтобы ты отсиделся у них в «удобствах».
Я подумал.
«Возможно. Но, видишь ли, я…»
— Вижу: ты бы не стал этого делать. Ни за что. Для тебя естественнее бежать, чем прятаться, и естественнее драться, чем бежать.
— Ты мне льстишь, — сказал я (наконец-то словами).
— Нет — и ты это знаешь. Не перебивай… Для тебя самое естественное драка. Юношей много, а ты один. Служивый вооружен. Лучше смерть в глупой драке, чем дезертирство. Или чем ТУДА… Правильно? Ты — это задумал?
— Ты — ведьма! — Я дернулся, но Хельга крепко держала мои запястья.
— Колдунья. Это больше, чем ведьма, но бесполезней. Так значит, я права?
— Я тоже!
— Нет! — (И глазами: «Нет!») — Но это долго объяснять, а коротко ты не услышишь. — Хельга нервно мяла руками мои запястья и даже кривила губы от огорчения: так ей хотелось, чтобы я услышал, и так она была уверена, что не смогу…
— Ну а вдруг? — я заставил себя улыбнуться. — Попробуй. — Я снова хотел посмотреть на часы, но Хельга не отпустила мою руку, сжав ее еще крепче.
— Хорошо, я попробую… — (Глаза в глаза).
— Повестки не было, Виктор! — (Глазами то же самое).
Я подумал. Думать, собственно, было не о чем, но я честно подумал. Мы стояли все так же вплотную, мои руки у нее на бедрах. У нее были зеленые глаза, а в глазах — ожидание и надежда.
— Нет, — сказал я с сожалением. — Повестка была… Другое дело, что она, может быть…
— Вот видишь? Ты не услышал.
— Подожди, Хельга! Дай мне договорить. Я хотел сказать, что повестка могла быть инспирирована ИМИ — но это ничего не меняет. Повестку подписал мой командир. Лично, своей рукой. Я обязан явиться — и вовремя. Если я опоздаю хотя бы на полминуты, я буду дезертир.
Хельга резко подняла мое левое запястье к лицу и разжала пальцы:
— Ты дезертир.
А глазами: «Ты спасен!..» — и еще что-то, чего я уже не услышал. Было тринадцать сорок пять. С секундами.
Я оглянулся на штаб. Две минуты бегом. Ну полторы, если очень постараюсь… Поздно.
Ведьма! Так заговорить зубы.
И сам хорош: побежал за юбкой…
Я попытался что-нибудь быстро придумать. Вахта закрыта, военная дисциплина вступила в силу… А если мимо? Там, где лестница — картон вместо стекол. И на первом этаже, кажется, тоже. Засиделся в кабинке: понос, господа! Или запор. Но — в штабе, в штабе, а не в бегах… А объясняться надо в присутствии этого хама («стал-мандал»), он засмеется, и — в торец. И — понеслась… Нет, господин капитан, поздно: всех уже погнали в 14-й. Или ТУДА.
Поздно.
Ох, перестарался ты, Витенька, вживаясь в роль дезертира. До полного перевоплощения. До бесповоротного.
БЪдный бЪглый бЪлый слонъ…«техреду: «Ъ» — «ять»»
Конка уже ушла по направлению к центру города. Полнехонькая — но толпы на остановке почти не убавилось… Хельга о чем-то спрашивала глазами — я не слышал. Отстранил, прощально сжав ее плечики, отвернулся и побрел в ту же сторону, куда ушла конка. Вообще-то, мне нужно было обратно, но получилось естественнее — туда. Сжать ее плечики, отвернуться и уйти.
Дезертир. Беглец. Боевой офицер… «Вы Хельгина добыча, а не наша», сказала красивая. Что она имела в виду?
Я обхватил плечи руками — было промозгло, и октябрьское солнце уже не грело, а мой пуховик остался в штабе. Вернуться? Это никогда не поздно. Еще немножко поживу, померзну.
То есть, солнце-то грело, но не меня: я последнее время что-то стал мерзнуть. Все мы, кто после Парамушира, какие-то мерзляки стали Помазанник, вон, и в штабе ватник не снял.
Шагов через двадцать у меня в голове что-то забрезжило. Что-то вроде надежды. Я ведь нигде в штабе не отметился — ни в приемной, ни тем более, ТАМ, а на вахте еще никого не было. Надо предупредить Нику: если спросят, пускай говорит, что мы этой ночью не спали. Да нет, ее не будут спрашивать. Спросят меня. Что вы, господа ОТТУДА, я не видел никакой трансляции, даже личного сна не видел, потому что не спал. Ни я не спал, ни супруга моя не спала… Повестка? Святые сновидцы, кто же мог знать? Выходит, я прободрствовал повестку? Вот это ой… То есть, как: почему не спали? Экие вы, право, недогадливые, господа ОТТУДА! Чем занимаются ночью супруги, когда не спят? Вот и мы тем же… Словом, такая вот линия поведения на допросе. Дальше. Кто меня видел в штабе? Чижик-пыжик — но ему я даже не представился, настолько был взбешен. Самохвалов — он сам меня предупредил (о чем?), значит, не выдаст. Девочки… Девочкам я представился, но они скорее с Хельгой заодно, чем с НИМИ. Больше никто не видел, даже Помазанник. Это хорошо, что он меня не видел. Еще месяц назад я был бы уверен в нем, но этот месяц он провел в «Ключах». А там люди меняются. Для того и «Ключи», чтобы людей менять. Ну, а для дежурного офицера я — просто «лопух»-первосрочник. Ветераны пораньше приходят, чтобы воспользоваться льготой и покалякать с командиром о личных делах, и все ветераны ТАМ… Пуховик! Мой пуховик висит в гардеробе штаба… А почему он, собственно, мой? Жалко: хороший пуховик и почти новый. Но не мой. Я там нигде не отметился.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});