— А то как бы не загреметь, — сказала она.
— В каком смысле? — уточнил я.
— Во всех трех.
Я не тугодум, но сразу уловил только два смысла. Третий дошел до меня спустя добрых полминуты, когда я вспомнил моего денщика — сержанта Помазанника, недавно «загремевшего» в «Ключи». А сегодня почему-то оказавшегося тут. ТАМ.
Повестка… Запертый кабинет № 14… Очередь ТУДА…
Неужели все это настолько серьезно?
Папки с «парамуширцами»…
— Нет-нет! — сказала Хельга. — Положи так, как было.
С похвальным послушанием я переставил обратно к центральной опоре пустой, рассыпающийся от ветхости ящик, который только что убрал с дороги.
— Видимо, я не первый, уходящий по этой лестнице в день призыва? спросил я.
— Потом, — сказала Хельга. — Смотри под ноги.
Очередное препятствие я не стал убирать. Вместо этого я ухватился за центральную опору и перенес тело через пять или шесть ступенек сразу. Утвердился на новом плацдарме и посмотрел вниз — осталось всего ничего. Посмотрел наверх и заявил непререкаемым тоном:
— А вот здесь я тебя перенесу.
— Конечно, — согласилась Хельга. — Я так не смогу.
Она присела и положила руки мне на плечи.
Святые сновидцы! — я так давно не носил на руках женщин! Ника не в счет, я имею ввиду незнакомых женщин. Оказалось, что это занятие требует постоянного навыка… Я, конечно же, справился — и с лестницей, и с Хельгой, и с самим собой, — но при этом я сам себе напомнил моего же бедного белого слона с электрической лампочкой кое-где. Слава Богу, я, кажется, не засветился. Во втором смысле…
Теперь нам осталось преодолеть последние пять ступенек. Три из них отсутствовали: похоже, они были давным-давно срезаны автогеном. Верхняя, разорванная посередине, скалила из-под ржавчины точки свежих разломов. А на нижней громоздилась пузатая металлическая фляга, заляпанная давно высохшей краской. Пол под лестницей был тоже захламлен — лишь в полуметре от последней ступеньки, за флягой, я углядел свободный пятачок пыльного кафеля.
Кажется, на нем были следы…
До фляги вполне можно было дотянуться ногой и встать на нее, а потом уже спрыгнуть на пятачок, но Хельга сказала:
— Нет. Давай так же.
Я сделал так же — снова ухватился за центральную опору, пронес тело над флягой, стараясь не задеть ее ногами, и опустился. Точнехонько на пятачок. Ну, разумеется, я не первый! Маршрут был явно кем-то подготовлен и отработан: под носом у НИХ, и такой, чтобы с первого взгляда казался неодолимым без шума. Сунешься — загремишь. Во всех смыслах.
Ай да девочки с секретами.
«Господин капитан, как вам нравится роль дезертира? Вживаетесь, ваше благородие?»
«Стараюсь, Витенька. Приходится…»
Я проследил взглядом остаток маршрута до фанерной двери сбоку от окна (точно такой же, как наверху, но чуть поновее) и повернулся к Хельге. Она снова присела и положила руки мне на плечи, а я покрепче ухватил ее за бедра, готовясь поднять и перенести.
«Нет!» — крикнула она глазами, до боли сжав пальцы у меня на ключицах.
«А как?» — спросил я глазами.
— Надо подождать, — шепнула она. — Замки боятся…
И в ту же секунду наверху, в тупичке за тонкой фанерной дверью, один за другим протяжно всхлипнули два биотических запора. Мы окаменели, став похожими на необдуманно усложненную скульптурную группу. Коварная фляга, почти касаясь мятым боком моего колена, искушала опереться на нее. Но я уже видел, что этого делать нельзя, и терпел.
Нервная профессия — дезертир. На Парамушире было проще.
— Эй! Ареста-анты-ы! — донесся сверху довольно приятный, низкий баритон. — Тащите ключ — вызволю!
Это был обычный голос обычного человека: весьма занятого, предельно уставшего и даже слегка одуревшего от скучной, однообразной писанины, но неизменно доброжелательного и умеющего радоваться жизни. И не было в этом голосе ну ничегошеньки от парамуширской нежити, а очень много было от сержанта Помазанника — Леонтия моего Николаича, шутками да прибаутками отвечавшего на мое уставное хамство, а после той страшной ночи, когда выжгли мы весь наш второй взвод — все то, во что он превратился, хлеставшего меня наотмашь по щекам и вливавшего в меня, через сжатые мои зубы, неразбавленный спирт…
Между тем наверху пробухали в тупичок до самой фанерной двери Зинины башмаки, а следом простучали каблучки красивой, и приятный баритон проговорил с чуть насмешливой укоризной:
— Вам бы его, девочки, снять вовсе и обычный крючок навесить, из гвоздя. Или хотя бы второй ключ заказать, пусть у нас висит.
Красивая неразборчиво пошутила, а Зина добавила что-то про чай с вопросительной интонацией.
— Запах аж к нам шибает, — одобрительно сказал баритон, — и сил нет, как хочется, но не могу. Зашиваемся. А вы как — хотя бы до «фэ» дошли? Сегодня к нам и на «у» и на «фэ» подвалить могут, не подведете?
— До «я» дошли! — отчетливо сказала красивая. — Мичман Ящиц из Отдельного Парусного — он сейчас мастер на «Кибероптике». Это последний, больше нет.
— Ну? — обрадовался баритон. — Вот молодчики! Так я минут через пять подошлю, ладно? Вызволю вас — и подошлю…
Один за другим чмокнули, врастая в косяк, запоры.
Простучали обратно Зинины башмаки и каблучки красивой.
И только теперь я обнаружил, что мое колено возле фляги перестало предательски подрагивать — Хельга, сидя на корточках и наклонившись вперед, упиралась мне руками в плечи, и мы стояли, образуя что-то вроде арки.
— Давай, — шепнула она. — У меня руки устали.
— Секунду.
Я снял левую руку с ее бедра и посмотрел на часы. Было тринадцать двадцать пять — без пяти минут время явки. Еще не поздно сдаться: плюс-минус пятнадцать минут…
— Теперь давай.
Спустя две минуты мы преодолели оставшиеся полтора метра до фанерной двери. За нею оказался такой же тупичок, но с единственной дверью напротив — пластиковой… Слева и справа тоже угадывались дверные проемы увы, заложенные кирпичом и заштукатуренные.
Мы протиснулись в тупичок (тоже захламленный, хотя и не так сильно), притворили фанерную дверь и полезли дальше. Неплотно прилегающая пластиковая пропускала свет, шумы и специфические запахи с преобладанием хлорки. Я выругался. Про себя, конечно, не вслух. Последней преградой оказались два помойных ведра и швабра, прислоненная к косяку. Ведра были влажные, тряпка на швабре тоже.
— Что там? — спросил я, бесшумно убирая швабру. Я уже знал, что там.
— Сортир, потом умывальник, потом коридор.
— Сортир, насколько я помню, мужской.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});