уважение, пробуждающую трудную для понимания тревогу.
Даже тот, кто не знает истории этого человека, угадал бы в нём не умеющего уступать ни судьбе, ни людям мужа великой воли и вспыльчивого характера.
Ноги старца покоились на расстеленной медвежьей шкуре. Тёмная и как бы траурная одежда без каких-либо вышивок и украшений казалась почти убогой. Рядом с рукой, на которую он опирался, на столе лежали брошенные деревянные чётки, напоминающие те, о которых говорил Оконь, что ему их оставил о. Раймунд.
Чекан, на который он привык опираться, когда вставал, лежал тут же у его сидения. Это была трость и в то же время страшное оружие.
В избе старца, несмотря на весну и чуть приоткрытое окно, царила духота и запах каких-то трав или благовоний.
Когда вошли и подскарбий представил князю Дерслава, покорно кланяющегося ему до колен, – Зеймовит довольно долго не говорил и не двигался. Стянув брови, он пристально всматривался в прибывшего, как бы хотел угадать его и сокрытые в нём мысли.
Он принимал его с панским равнодушием.
Наконец, когда Дерслав уже этим холодным молчанием был немного смущён, старый князь повернул к нему голову и могильным голосом произнёс:
– Откуда вы едете?
– Из Познани, – сказал Наленч. – Наша семья размножилась и рассыпалась, а в эти неспокойные времена наши роды должны и знать о себе, и держаться вместе. Я ездил к своим, а, будучи недалеко от Плоцка, задумал навестить старого друга.
Удовлетворил ли этот ответ князя, или нет, он замолчал после него снова. Это выражение о неспокойных временах в нём застряло.
– Почему там у вас неспокойно? – спросил он.
– Так у нас не с сегодняшнего дня, – отвечал Наленч. – Тот край далеко от ваших глаз, губернаторы не всегда с ним справляются. А что говорить о том, когда, как тот, что у нас сейчас, чужой нам! С границ нападают разбойники: саксы и бранденбурги, а по их примеру и наши землевладельцы пускаются на грабеж.
Дерслав вздохнул.
– Великопольша чувствует, что попала под власть иностранца, – добавил он.
Старый князь повёл худой рукой по лбу, нахмурился… не отвечал.
Наленч, или осмелевший, или пробуя, добросил ещё:
– Нам нужен был Пяст…
И на это старик ничего ещё не сказал, склонил руку и начал ею, задумчивый, перебирать чётки.
Последовало неприятное молчание.
Наленч больше уже говорить не решался; ждал.
Князь своим могильным голосом бросил вопрос:
– Кого вам дали в губернаторы?
– Оттона из Пилицы, краковянина, – сказал Дерслав, не скрывая неприязни. – У нас ещё не бывало, чтобы из презрения к этой земле присылали иностранцев, – но женщина правит.
На лице Зеймовита, который сидел спиной к окну, видно было какое-то волнение, но на скрытых в тени чертах Дерслав распознать не мог, пробежала ли улыбка, или губы презрительно скривились.
– Вижу, вы не очень рады новому пану, – проговорил он.
– Он также нам не отец, а отчим, – сказал свободно Дерслав. – Венгры ему милее…
Князь поправился на сидении.
– Двумя и такими большими королевствами вместе править трудно, – произнёс он медленно. – На одно и поменьше едва человека хватит, днём и ночью нужно быть начеку.
– Великопольша так же, как это уже бывало, – отозвался Наленч, – хочет иметь своего пана и своей крови. Людовик до сих пор мужского потомства не имеет, поэтому это когда-нибудь достанется Пястам.
Слыша уже второй раз это вступление, Зеймовит выпрямился, опёрся на высокий подлокотник кресла, сложил руки на груди и задумался.
– Вам, – сказал он хмуро, – лишь бы панов менять. Вы всегда не рады тому, который у вас есть, а толкает вас к иным. Я знаю вас, землевладельцев, всех. Один вам слишком суровый, другой слишком послушный. Вы сами, видимо, хотите быть ничьими… чтобы вас немцы съели.
– Милостив князь, – прервал Дерслав, – сурового мы бы не испугались и послушным не гнушались, лишь бы был наш собственный. Чужого не хотим… потому что он никогда нас не поймёт.
– А кто вас поймёт? – спросил насмешливо старик.
Немного обиженный Наленч опустил голову. Они молчали снова.
– Сидели бы спокойно с тем паном, какого вам Господь Бог и воля покойного короля назначили, – начал князь, быстро всматриваясь мрачными глазами в Дерслава. – Не найдёте такого Пяста, который бы ради вашего самолюбия рисковал тем, что имеет определённое, добиваясь неопределённого. Король Людвик – сильный. Того, что имеет, вырвать у себя не даст. Из наших силезских ни один против него не пойдёт… и я, и мои сыновья. Ежели Людвик умрёт без наследника, или только дочку оставит… это дело иное. Да и тогда зятья будут добиваться короны… те, наверное, окажутся сильными и могущественными. Говорят уже о том.
Дерслав слушал с опущенной головой. Ему было неприятно, но объяснял это тем, что князь своей мысли перед незнакомым человеком не хотел открывать.
Князь, медленней докончив речь, которую несколько раз прерывал, изучая глазами, какое впечатление производит на слушателя, закашлялся, опёрся на руку, как раньше, и впал в задумчивость, казалось, забыл, что перед ним чужой человек.
Потом, словно проснувшись, повернулся к нему и спросил:
– А хлеб в этом году у вас будет?
– На полях у нас не такой уж плохой, – сказал Наленч.
– О заморозках не слышно? – добавил Зеймовит.
– Слава Богу.
– А люди, вместо того чтобы наслаждаться миром, – сказал князь, – бунтуют и убивают друг друга.
– С этим мы сами не справимся, – ответил Наленч, – достаточно, что каждый свою жизнь и имение стережёт.
– А губернатор?
– Словно его нет… нам должны дать другого, этого слушать никто не хочет, – сказал Дерслав.
Зеймовит покачал головой.
– Езжайте с жалобой в Краков, – сказал он, подумав, – всё-таки королева над вами сжалиться.
– Великополян там не слушают, – начал Дерслав. – Сначала венгры, а после них краковяне… нам там за дверями прикажут стоять, если и от них не оттолкнут.
Зеймовит улыбнулся.
– Вы завистливы, потому что, по-видимому, там, на дворе Елизаветы другие весело проводят время. Господь Бог дал Елизавете какую-то чудесную молодость, которую, говорят, сохраняет волшебством и водой.
Дерслав пожал плечами.
– Королева стара, но любит молодых советников, – сказал он, – это нас губит. Любой юнец, что её развлекает, имеет милость и доверие, старых слуг выпроводила.
Зеймовит выслушал эти жалобы, а из всего хода разговора мог догадаться, что Дерслав прибыл сюда на разведку; поэтому он поднялся снова и повторил:
– Помогайте себе как знаете, ни на каких Пястов не рассчитывайте. Пожалуй (тут он рассмеялся), вы могли бы этого бедолагу, которому нечего терять, из-под капюшона вытащить.
Дерслав, словно не мог сдержаться, вставил:
– Если бы нас беда вынудила… Кто знает? У него есть старые приятели, готовые привести и