зал. Лина так и не поняла, исполнили рокеры подготовленный репертуар или просто отчаялись и собрали инструменты. Они исчезли в вялых аплодисментах.
Резким хлопком на сцену упало чёрное покрывало со знаком Strangers.
Разговоры оборвались…
В состоянии полусна Лина блуждала в лабиринте алхимических символов. Она сплела неугомонные пальцы и вздрогнула. Стадион погрузился в липкий мрак. Сжалась пружина напряжения. Тягостные мгновения отсчитывали удары сердца. Дыхание сдавило. Над головой проступило усеянное звёздами небо, цепляясь за очертания потухших прожекторов.
Все случилось одновременно.
Искры полоснули ночь. Тысячи скальпелей с треском разорвали пространство. Лучи сфокусировались в точку, задрожали и хаотично рассыпались, исполняя заданные инженерами фантастические образы. Чёрное полотно грохнулось вниз. Обнажилась залитая светом сцена. Сотни вспышек отразились в мириадах зеркальных пластин огромного экрана. Сверху обрушился звук. Прожектора ударили в небо и выхватили четыре скользящие точки. Раскатистый голос подхватил триумфальную ноту гимна, зажёг в венах фитиль адреналина и взорвал живую материю единым кличем:
– Да!
Стадион мощно вздрогнул, заволновался, ожил; он больше не затихал ни на секунду. Разбуженный зверь питался жарким дыханием, взбешёнными эмоциями, ширился, разрастался, выплёскивался за пределы трибун.
За густым лесом спин Лина не сдерживала слёз. Они полились ручьём по щекам, стекали по подбородку, скатывались за шиворот. Она не чувствовала их. Не чувствовала холод. Не слышала визга. В ушах звучал один голос. Прижав ладони к лицу, она смотрела на фигуру соскочившую с неба и боялась сморгнуть.
Подчинив морозную ночь и арену, Крис Берри мягко приземлился на сцену. Сделал кувырок, избавился от страховки и выпрямился во весь рост.
Публика зарыдала. Взвыла. Взметнулись руки.
Берри отбросил назад волосы, сомкнул кулак в обрезанной перчатке вокруг микрофона, запрокинул корпус под немыслимым углом. Игнорируя законы гравитации, он исполнял дикий языческий обряд, понятный ему одному, но вводящий в транс миллионы. Одетый в густые чёрные надписи жилистый торс светился, будто внутри горел огонь. Лина не разобрала ни что написано, ни на каком языке. Слишком далека от сцены, от логики, от смысла она держалась за прямую стрелу фигуры. Слова, буквы, символы переходили на плечи, опоясывали руки, спускались на ребра и по рельефному животу исчезали с тугими венами в узких кожаных брюках, заправленных в высокие сапоги.
Лина впилась зубами в кулак. В прицеле лазерных игл ожил безрассудный идол, чуждый человеческим слабостям. Берри нырнул в кольцо ремня, стиснул чёрную матовую электрогитару и завертелся волчком. Посыпались искры мощного тяжёлого рифа. Напор усилил пронзительный, насыщенный вокал.
Свет. Звук. Голос. На пределе. Новые аккорды поднимали планку выше. Острая как нож энергия пронзила тела слушателей, вибрировала в каждой клетке.
Зал хлопал. Прыгал. Кричал. Пел. Послушно исполнял приказы со сцены. Зрители захлёбывались, едва справлялись с напряжением. Миг... и все рухнут как подкошенные, отдав эмоции до капли! Но Берри не давал передышки: вёл дальше и выше, заставлял каждого перешагнуть предел возможностей.
Выразительный голос летел, делал петли и витки, обволакивал обертонами и полутонами. Он поднимался, застревал высокими нотами в груди, накалялся и атаковал. В сердце взрывались пронзительные ноты скрима. Яростный первобытный крик разнёсся над стадионом и пробрал до костей.
Люди сошли с ума. Они толкались и бились в истерике.
Лина не хотела, чтобы он так пел! Казалось, это она сейчас охрипнет, и это её связки вот-вот треснут. Не хотела, чтобы он говорил с залом, смотрел на них, улыбался! Она страдала от невыносимого чувства – делить его с тысячами глаз.
В свете лучей хлопья снежинок мигали рубиново-красным и сгорали. Берри покинул врезанную в фан-зону узкую сцену, разбежался и прыгнул на боковую конструкцию из металлических балок.
Стадион задохнулся криком.
Берри поднимался с ловкостью альпиниста. Зажимал одной рукой микрофон, подтягивал тело, забрасывал ноги на следующее перекладины. Он добрался до сооружения светотехники, оттуда сиганул на узенькую лестницу, натянутую на высоте пяти метров над запрокинутыми головами.
Зрители визжали, протягивали растопыренные пальцы.
Экспромт экзальтированного фронтмена или заранее отрепетированное действие снова и снова повторили огромные экраны. Но зал не задавался вопросами. Он ступил за грань реальности вместе с остервенелыми ударными, вышибающими дух из лёгких, и низами басов, застревающими в глотке.
Опустив голову, Стюарт выжимал тревожный рёв электрогитары. Вуд наскочил на барабанную установку и неутомимо крушил в щепки, капельки пота разлетались с кучерявых волос. Ривера упёрся ногой в ящик монитора на краю сцены, раскачивался в трансе, рискуя рухнуть с бас-гитарой вниз. Музыканты дышали со стадионом в унисон. Они подчинялись биению сердца своего лидера.
А Берри бросил вызов небу, звёздам, бурлящему в ногах людскому морю. Он балансировал на кромке сознания чистым сгустком энергии. Растворялся в ней и растворял всё вокруг. Именно этого состояния жаждали фанаты. Взорваться фейерверком! Прожить один миг в состоянии богов. Именно за это боготворили Берри. Здесь, в Нью-Йорке, Лина осознала то, чему не могла найти объяснения в Киеве. Полными пригоршнями Берри давал им легальный наркотик.
Руки тряслись крупной дрожью. Она дышала острым счастьем. Живой, яростный он безжалостно кромсал устремлённые к нему сердца, и себя вместе со всеми. Она слышала надрыв в его голосе. Он не пел, а сгорал. Его огонь опалил первобытным ощущением угрозы.
Нестерпимая жара. Все пекло. Пламя поедало внутренности. Она горела!
Лина распахнула пальто, движением плеч сбросила в ноги. Размазывая под пальцами слёзы, она лихорадочно оборачиваясь. Искала в разноцветных пятнах отражения тех же чувств, переполнивших сигналами тревоги.
Кто видит разыгрываемую на глазах трагедию?
Вокруг частокол скачущих спин. Люди толкались, закручивались в слэм, криком тянули невозможно высокие ноты. В прерывистом свете софитов агонизировали бледные щёки.
Лина дёрнула Морин, прокричала в ухо. Голос разбился о барабанную дробь. Она грубо затрясла подругу. Мо раскачивала руками и не реагировала. Лину качало и подкидывало в слепом разноцветье тел.
Луч прожектора впился в фигуру, висевшую в воздухе. Напряжённый, как перед прыжком, обнажённый торс блестел от пота или сгоравших на нём снежинок. Дорожки воды проделали брешь, превратили надписи в серое месиво. Чёрные волосы прилипли к вискам, расчертили лицо царапинами. Его голос срывался. Сексуальная хрипотца – следствие застарелой травмы связок, которые он не щадил, исполняя песни только на пределе человеческих сил – превратилась в надрывный сип.
У Лины в горле застрял вопль. Мужской крик ударил в голову, разбился под черепом сотней вопящих осколков. Она растолкала соседей:
– Вы не видите?! Он сейчас умрёт!
Как эквилибрист Берри балансировал на хрупком мостике и страшно хрипел в микрофон. Под широко расставленными ногами бурлили руки. Тысячи и тысячи жадных рук, словно разинутые голодные рты. Крис раскачивался, скалился в запрокинутые