— Похоже, профессор Дамблдор даже после постигшего его удара не утратил присущей ему ясности ума, — отчётливо произнес чей-то негромкий голос, и присутствующие, вздрогнув, как один, повернулись к лестнице, ведущей из холла вниз, в кухню — и вздрогнули ещё раз, узнав стоящего на нижних ступеньках юношу в тёмной накидке. — Я рад, что это так. Это очень хорошо.
— Гарри..? Ты..?
Повисшее в воздухе молчание, казалось, можно было резать ножом, как домашний пудинг.
Часто люди не замечают, как растут и изменяются их домашние питомцы или дети, но это сразу бросается в глаза пришедшим гостям, не видящим их ежедневно. Так и друзья Поттера, почти с самого начала жившие с ним под одной крышей, не замечали происходящих с ним перемен — так медленно и исподволь они накапливались. Но для Ремуса Люпина, мистера Уизли, Минервы МакГонагалл и их товарищей эти перемены оказались настоящим шоком. Взрослые маги таращились на парня с тем же выражением, что и школьники-первокурсники на первую в своей жизни трансфигурацию стола в свинью, одновременно узнавая и не узнавая гостя.
Это был уже почти другой человек. И дело заключалось отнюдь не в том, что Гарри еще немного подрос и раздался в плечах. Внешне Поттер почти не изменился, но его облик, как рамка, контур или абрис, был теперь заполнен содержимым, разительно отличным от прежнего. Отличным, незнакомым и даже немного настораживающим для рассматривавших Гарри опытных волшебников и колдуний.
Зелень глаз, очень явственно напоминавшая цвет смертельного проклятия, пронзительная, темная глубина чуть расширенных зрачков, складки у рта, поворот головы... Сама аура, исходящая от молодого мага, который уже некоторое время находился в комнате, но присутствия которого никто не почувствовал, пока он не заговорил, никак не могла принадлежать тому студенту Гриффиндора, каким его знали члены Ордена.
Ни у кого из присутствующих в комнате его бывших учителей, наставников и просто старших волшебников, несмотря на весь их опыт и возраст, язык не повернулся потребовать, как раньше, у этого нового Поттера немедленных объяснений, где он пропадал, отчитать за самовольство, упрекнуть в глупости и необдуманности поступков, в наказание отправить его наверх, в комнату, дожидаться решения взрослых и уж тем более — попытаться как-либо воздействовать на него иначе.
— Да я это, я... — с лёгкой иронией подтвердил Гарри и поочередно вежливо поздоровался со всеми присутствующими: — Профессор МакГонагалл, мистер Уизли, мистер Люпин...
Минерва машинально проверила силовые нити системы оповещения, идущие от двери и коридора — одному только «Фиделиусу» тут давно уже не доверяли. Они по-прежнему были активны, но их словно бы накрыло каким-то толстым одеялом, заглушающим любой сигнал.
А гость прошел немного вперед и, спокойно улыбнувшись, сказал:
— Вообще-то я пришел сюда, чтобы повидаться с профессором Дамблдором, но, краем уха услышав ваш разговор, подумал, что могу ответить на ваши вопросы. Не на все, разумеется, но все же...
— Мистер Поттер, где вы находились так долго? — тут же напористо спросила Минерва МакГонагалл — дал о себе знать инстинкт преподавателя. Поттер, как бы он не изменился, все же шесть лет был её учеником.
— Я учился, профессор, — ответил Гарри, одарив бывшего декана таким пронзительным взглядом, что МакГонагалл вздрогнула и даже чуть подалась назад. — Проходил программу, несколько отличную от той, что изучается в Хогвартсе. Где и какую — не спрашивайте, я не отвечу, но, судя по результатам, многое из нее я усвоил весьма неплохо.
— Но как ты оказался под крылом у Фаджа? — задал вопрос более практичный Шеклболт, а Ремус Люпин кивнул, как бы присоединяясь к вопросу.
— Кто у кого оказался под крылом — это еще надо уточнить, — хмыкнул Гарри и по тому, как мгновенно обменялись взглядами члены Ордена Феникса, понял, что подтвердил кое-какие их догадки и предположения. И решил пойти еще дальше. — Да, как бы это странно для вас ни звучало, именно я дергаю министра за ниточки, а вовсе не наоборот.
— Но Гарри, к чему вся эта пантомима? — поинтересовался Ремус с некоторым удивлением. — Если Фадж для тебя — только ширма?
— А разве непонятно? Странно... Ведь вам гораздо лучше, чем мне, должна быть известна прописная истина: общество привыкло верить официальной власти. Даже когда эта власть глупа, слаба и напугана. Для большинства то, что выходит из уст Министерства или его рупора — «Ежедневного Пророка», это и есть правда.
Пока Фадж и «Пророк» не объявили официально, что Вольдеморт вернулся, в это верили или хотя бы допускали такую возможность очень немногие. Зато после это стало откровением, и тот факт, что я и Дамблдор твердили о том же самом целый год, а министр — замалчивал, очень быстро забылся.
Месяц назад, когда ситуация в стране неуклонно катилась в пропасть и еще никто даже и не думал о возможности резкого поворота войн, многие ли волшебники требовали отставки Фаджа и замены его на более компетентного руководителя? Много ли народу стояло в пикетах и митингах, требуя передать власть Дамблдору или, скажем, Скримджеру? А?
Юноша скривил губы с едва заметной досадой.
— Протестовали единицы, а все остальные только охали и ахали, планировали выезд в другие страны или вообще — готовились принять нового лысого господина. Даже те волшебники-добровольцы, которые сейчас с невероятным усердием несут службу в ДПА — почему они сами не смогли организоваться раньше? Ведь им никто не мешал. А если бы объявился я и призвал всех к формированию отрядов самообороны — наверняка откликнулись бы только те, кто был со мной в «Армии Дамблдора». Зато когда все это начало происходить с подачи Министерства, никого даже не пришлось агитировать, люди пришли сами. Так что Фадж — ширма, но ширма необходимая, существенно ускоряющая достижение цели. А цель у меня одна — не стать героем и не прославиться, а отправить Реддля на тот свет. И на этот раз — уже окончательно.
— Возможно, ты и прав, Гарри, но разве ты не понимаешь, что делая из Министра пусть и картонного, но героя, ты тем самым льешь воду на его мельницу? — возразил юноше Кингсли Шеклболт. — Благодаря тебе после войны Фадж может превратиться в худший вариант себя теперешнего. Раньше противовесом ему служил Альбус Дамблдор, но после случившегося с ним... Корнелиус поймет, что отныне у него развязаны руки, а восторженные массы простят своему спасителю очень многое. И мы получим Фаджа еще более авторитарного, более нетерпимого к инакомыслию, более жадного до власти.
— Вот это как раз вряд ли... — Гарри покачал головой. — Потому что даже после победы наш герой-министр будет нет-нет, да оглядываться через плечо, чтобы убедиться, что я одобряю его действия, уж я об этом позаботился. Это первое. А второе — я планирую вернуть, как вы выразились, «противовес» нашему дорогому министру.
— Что? Ты... сможешь помочь профессору Дамблдору? — декан Гриффиндора нахмурилась и поджала губы. — Но как? Даже самые именитые целители из больницы Мунго развели руками. У директора выжжена сама основа его магических сил, так как же ты сможешь...
— Скажу кратко. Я — смогу. А детали вам, прошу прощения, совершенно незачем знать. И, кстати, что откладывать... Профессор МакГонагалл, скажите, я могу побеседовать с профессором Дамблдором прямо сейчас?
— Да, конечно, — скупо кинула та. Несмотря на то, что Поттер вел себя вежливо, учтиво и доброжелательно, МакГонагалл уже поняла, что требовать что-то от этого, нового Гарри, бесполезно, что не помогут ни упоминания о возрасте, ни о неоконченной школе. — Он в бывшей комнате Сириуса Блэка. Только прошу вас, мистер Поттер... Он все еще очень слаб, так что... не переутомляйте его.
— Да, конечно, — кивнул Гарри. — Я недолго. А вы пока пообщайтесь с Гермионой и Джинни. Рен, пойдем.
Только в тот момент, когда он произнес эти слова, присутствующие заметили, что Гарри пришел не один. Юноша настолько сильно смог сконцентрировать внимание окружающих на собственной персоне, что даже тех, кто стоял чуть ли не вплотную к нему, было трудно заметить.
— Джинни! Дочка! — надтреснутым голосом произнес Артур и привстал навстречу своей младшенькой, подавшейся к отцу. А Гермиона спокойно и вежливо поприветствовала всех своих знакомых.
Гарри же со своей спутницей поднялся на второй этаж и тронул ручку знакомой двери.
* * *
Дамблдор очень сильно сдал.
И раньше не отличавшийся полнотой, он страшно похудел. Лежащие поверх одеяла старческие руки с увеличенными артритными суставами напоминали высохший хворост, белые, как снег, волосы и борода казались приклеенными, бледная кожа на кистях, щеках и лбу истончилась, став на вид хрупкой и ломкой, как вековой пергамент.
Единственным, что осталось в директоре Хогвартса прежним, были его ярко-синие глаза за половинчатыми очками и улыбка. Правда, Гарри уже знал по собственному опыту, как стремительно сбегает эта улыбка доброго дедушки с тонких, бескровных губ, когда на лице появляется властно-повелевающее выражение, и лишних иллюзий не питал.