Читать интересную книгу "Век Наполеона. История европейской цивилизации от 1789 г. до 1815 г. - Уильям Джеймс Дюрант"

охватившей почти всю Германию, он принял приглашение Гете в Веймар (1796) и порадовал придворную публику комедиями для среднего класса; но ему не удавались такие трагические роли, как Валленштейн или Лир. Он написал несколько пьес, юмор и чувства которых вызвали одобрение публики. В 1798 году он достиг цели своих амбиций - стал управляющим Национального театра в Берлине.

Незадолго до смерти он нанял актера Людвига Девриента, который принес на немецкую сцену все чувства и трагизм эпохи романтизма. Его французская фамилия была частью его гугенотского наследия. Он был последним из трех сыновей, рожденных берлинским драпировщиком от двух браков. Его мать умерла в младенчестве, оставив его несчастным в переполненном доме. Он замкнулся в мрачном одиночестве, утешаясь лишь своим красивым лицом и вороными волосами. Он сбегал из дома и школы, но был пойман и возвращен отцу. Были предприняты все попытки сделать из него драпировщика, но Людвиг оказался настолько некомпетентным, что его отпустили на волю, чтобы он следовал своим собственным наклонностям. В 1804 году, в возрасте двадцати лет, он попал в лейпцигскую театральную труппу, получил какую-то второстепенную роль, из которой его неожиданно вытолкнула болезнь "звезды" в главную роль. Роль пьяного бродяги пришлась ему по вкусу, и он так хорошо справился с ней, что, казалось, навсегда был обречен на карьеру странствующего актера, любящего выпить на сцене и вне ее. Наконец, в Бреслау в 1809 году он нашел себя не в роли Фальстафа, а в роли Карла Мавра из радикальной пьесы Шиллера. В эту роль он влил все, что узнал о человеческом зле, угнетении и ненависти; он позволил вождю разбойников овладеть собой и найти выход в каждом движении тела, в подвижном разнообразии мимики и блеске гневных глаз; Бреслау никогда не видел ничего столь яркого и сильного; только Эдмунд Кин в тот век великих актеров мог достичь таких высот и глубин гистрионского искусства. Все трагические роли теперь принадлежали Девриенту. Он играл Лира с такой полной отдачей этой хрупкой смеси мудрости и безумия, что однажды вечером он упал в обморок посреди спектакля, и его пришлось отнести домой или в его любимую таверну.

В 1814 году Иффланд в возрасте пятидесяти пяти лет приехал в Бреслау, сыграл с Девриентом, почувствовал его силу и мастерство и предложил ему присоединиться к Национальному театру. "Единственное место, которое достойно вас, - это Берлин. Это место - я это очень хорошо чувствую - скоро освободится. Оно зарезервировано для вас".30 В сентябре Иффланд умер; весной следующего года Девриент занял его место. Там он играл сам с собой, живя на славу и вино, проводя счастливые часы за обменом байками с Э. Т. А. Гофманом в таверне возле театра. В 1828 году, став жертвой своей славы, он принял вызов играть в Вене. В Берлин он вернулся нервнобольным. Он умер 30 декабря 1832 года в возрасте сорока восьми лет. Три одаренных племянника, носящие его имя, продолжали его искусство до конца века.

X. ДРАМАТИСТЫ

После мастерского перевода Шекспира, выполненного Августом Вильгельмом фон Шлегелем (1798 и далее), немецкая сцена стала новым домом для елизаветинских пьес. Отечественные драматурги, начиная с Лессинга и Клейста, обычно ориентировались на общий знаменатель среднего класса, и их успехи в популярности затерялись в толще времени. Захарий Вернер вскользь упоминал о своем мистицизме. Август фон Коцебуэ (1761-1819) радовал своими пьесами одно поколение и превзошел Гете и Шиллера даже в Веймаре; теперь о нем не осталось и следа, если не считать его убийства. Но Германия вспоминает Генриха Вильгельма фон Клейста с жалостью к человеку и уважением к его перу.

Он родился (1777) во Франкфурте-на-Одере и был близок к славянам как по темпераменту, так и по географическому положению. Как хороший немец, он провел семь лет в армии, но позже оплакивал эти годы как потраченные впустую. Он изучал науки, литературу и философию в местном университете и потерял веру как в религию, так и в науку. Он сделал предложение генеральской дочери, но та содрогнулась от мысли о браке. Он бежал в Париж, а затем в Швейцарию, где играл с мыслью купить ферму и позволить дисциплине времен года успокоить нестабильность ума, одержимого идеями. Вернувшись к литературе , он написал, но так и не закончил историческую трагедию "Роберт Гис-кард", а в 1808 году поставил в Веймаре комедию "Разбитый кувшин" (Der zerbrochene Krug), которую последующее поколение признало непреходящей классикой. Остановившись на некоторое время в Веймаре (1802-03), он получил дружескую поддержку от добродушного старого агностика Кристофа Виланда, который, услышав кусочки Гискарда, сказал молодому драматургу, что тот хранит в себе "духи Эсхила, Софокла и Шекспира".31 и что гению Клейста суждено "заполнить тот пробел в развитии немецкой драмы, который даже Шиллер и Гете еще не заполнили".32 Этого было достаточно, чтобы уничтожить двадцатипятилетнего Софокла.

Он уехал жить в Париж, ощутил его жар и безнадежно размышлял над скептицизмом, присущим немецкой идеалистической философии: если мы знаем лишь то немногое, что доходит до нашего сознания после преобразования нашими способами восприятия, то мы никогда не сможем найти истину. Несомненно лишь одно: философы, ученые, поэты, святые, нищие, сумасшедшие - всем им суждено вскоре превратиться в прах или в память, угасающую в смертной мгле. Клейст потерял мужество смотреть в лицо реальности, принимать ее и наслаждаться ею даже в том виде, в котором она так шатко известна. Он пришел к выводу, что его гений - это заблуждение, что его книги и рукописи - суета. В минуту гнева и отчаяния он сжег все имевшиеся у него рукописи и попытался завербоваться в армию, которую Наполеон собирал у Ла-Манша. 26 октября 1803 года он написал своей сестре, которую, возможно, любил сверх всякой меры:

То, что я собираюсь вам сказать, может стоить вам жизни; но я должен, я обязан это сделать. Я перечитывал, отвергал и сжигал свои труды, и вот настал конец. Небо отказывает мне в славе, величайшем из земных благ; как капризный ребенок, я повергаю перед ним все остальное. Я не могу показать себя достойным твоей дружбы, а без твоей дружбы я не могу жить; я выбираю смерть. Будь спокоен, возвышенный! Я умру прекрасной смертью в бою. Я покинул столицу этой страны, я забрел на ее северное побережье, я поступлю на французскую службу; скоро армия отправится в Англию; гибель всех нас таится за морем. Я ликую перед перспективой славной могилы. Ты, возлюбленная, будешь моей последней мыслью.33

Его план стать немецким солдатом во