эффективную производительность.
Сегодня Глеб принял на себя облик шестидесятилетнего, невысокого мужчины с умным лицом и очками с толстыми линзами в объёмной, роговой оправе. Костюм сидел на нём непривычно мешковато. И сам он двигался без присущей ему грации. Последнее время я успела привыкнуть к его переменам, поэтому они больше не вызывали у меня оторопь. Единственное, что в этом образе мне было сложно обращаться к нему на ты. Мы выглядели как преподаватель с усердной студенткой. При том судя по всему, ученый был эксперт-криминалист. По крайней мере компетентного заключения именно в этой области знаний от него ожидали.
— Ну, что тут у вас, показывайте, — обратился он к тому самому долговязому мужчине, которого я встретила на лестнице.
— Пойдем. Тут она, так сказать, — размашистым шагом он повёл нас за дом.
Кристовский смешной подпрыгивающей походкой отправился за ним.
Внутренний двор весь зарос бурьяном. Окружавший его тын давно развалился. Лишь кое-где выселись колышки, и на честном слове держались прутья. Именно здесь на сухой траве лежало холщовое полотно сероватого цвета. Местами ткань разошлась и сквозь отверстия торчали длинные травинки. От этого создавалось ощущение, что трава растёт поверх материи. Хотя такое было бы и не мудрено, настолько ветхой она была. По холстине даже нельзя было определить, чем она была в прошлой жизни: покрывалом, простыню или просто отрезом ткани. Одно было ясно, что соткана она было в эпоху ручного труда. В середине лежало тело девушки с народном костюме. Было ощущение, что она уснула: длинная коса почти касалась лаптей. Понёва на ней была изъедена молью или другими насекомыми. Фартук тоже почти истлел. А вот рубашка хорошо прикрывала плечи и грудь, лишь выглядела выцветшей, заношенный. Сама девушка казалась заснувшей, будто бы участвовала в каком-то костюмированном представление или игре-реконструкции, забегалась, устала, прилегла и задремала.
Лишь несколько секунд спустя я осознала, что она не дышит.
— Кто это? — спросил Кристовский приближаясь к несчастной, наклоняясь и без всякой брезгливости оглядывая проводя рукой по нежной щеке, не лишенной румянца.
— Вот за этим я тебя и позвал! Местный фермер Жданов недавно приобрёл этот хутор. Дела идут хорошо. Хозяйство расширяет. Вот и хотел на месте этого старого дома, поставить коровник для молодых тёлок. Начал разбирать брёвна, чтобы те, которые не до конца сгнили, использовать в хозяйстве. И вот под полом нашёл этот «подарочек». Чёрт знает, сколько она тут пролежала.
— Про чёрта-то понятно. А ваши эксперты, что говорят?
— Да понимаешь, какое дело… Я же почему тебя вызвал. Все их исследования заходят в тупик. По возрасту ей 18 лет. А вот одежда и покрывало… 15 века! И главное, что местные клянутся, будто никогда её не видели. И дом этот с полвека точно пустовал. А раньше там якобы ведьма жила. Еще до войны. А потом её фашисты то ли заморили, то ли в плен забрали. То ли она сама потом окочурилась. Никто толком и не помнит. Столько десятков лет прошло. Кто тогда малым-босым бегал, уже от естественных причин скончался. Но старожилы говорят, что лет через десять-пятнадцать, то ли в конце пятидесятых, то ли в начале шестидесятых видали, якобы кто-то в доме появлялся. Но днём в деревню носа не казал. А ночью бегал до кладбища, а еще кур воровал. Страшилки рассказывали, что якобы это старая ссохшаяся бабка, голову куре оторвет и прямо к шее присосётся и на мгновение красавицей писаной станет. Но все сходятся на том, что это просто сказки для детей. Тем более, с конца шестидесятых точно никто эту бабку в глаза не видал. Но дом считался «плохим», и все старались держаться от него подальше. Даже парочки на свои шуры-муры сюда не заскакивали. А тут вона чё! — вздохнул милиционер, переводя дух от собственного длинного монолога. — Я её уже и по базе потеряшек пробил — ну нет её. И главное уже три дня лежит тут бездыханная, пульс на нуле, ну мертвая, а как живая. Даже трупного окоченения нет! Что за чёрт? А, Глеб, скажи мне. За свой век чего только не насмотрелся, а впервые страшно стало, — закончил он свою историю.
— Очень интересно, очень! Ну здесь ей все равно лежать смысла нет, давай барышню ко мне в лабораторию. Там видно будет, — предложил Глеб.
— Давай, — быстро согласился тот. — Мы её к себе возили. А потом наши говорят убирай эту… откуда взял… а то, хер знает, вдруг это вирус какой. Она остальных трупаков заразит. И они скопом ночью встанут. А я что… и закопать её нельзя уже. Дело начато. Да и вообще… так-то она вроде молодцом. А, чё скажешь? — в его грубоватой непосредственности чувствовалась искренняя тревога.
Мне даже стало его жаль.
— Ничего пока не скажу, — очевидно, что находка взбудоражила и увлекла Кристовского.
— Хорошо, я тогда сейчас метнусь на «базу», возьму сопроводительные к ней доки — и к тебе, — предложил верзила.
Глеб лишь кивнул. Он торопился приступить к изучению странной находки. Поэтому мы дождались, когда девушку погрузят в милицейскую машину, и пообещали, что когда они доедут, то мы успеем их догнать. Оставшись один — точнее вдвоём со мной — Глеб поспешил в дом. Нагнувшись над ямкой, оставшийся на земле на месте, где лежало тело девушки, он зачерпнул горсть земли, размял её между пальцами, принюхался. Я удивилась, что она практически не была погребена. Глубина оставшейся «могилы» была не больше полуметра. Как это вообще возможно?
— Эх, не взял пакет, что пробу земли отсюда взять. Не подумал. Промах, — посетовал медиум.
— Может сюда? — пришла я на выручку, выуживая из рюкзака тряпочную эко-авоську.
— Отлично, давай сюда, — он быстро насыпал туда пару горстей земли.
Я поняла, что больше никогда не смогу использовать эту сумочку по прямому назначению. Даже если прокипячу её с хлоркой. Но наука требует жертва, даже алхимия.
Ехали молча, я чувствовала, что Глеб что-то напряженно обдумывает. Мне же сказать было нечего, поэтому я пялилась в окно. В голову вновь вернулись мысли: друзьям мы или я всего лишь функция. Мой тест на близость — тишина. Если рядом с человеком молчать комфортно, не нужно заполнять лишними словами тяжелые паузы, значит это мой человек. А вот если безмолвие «оглушает», вызывает напряжение, то значит с этим человеком у нас мало общего. С Глебом молчать было легко.
Тем временем нам действительно удалось приехать к офису на несколько минут раньше милицейского кортежа. Глеб поднялся наверх. А я осталась дожидаться нашу странную «гостью». Думать о ней, как о мертвой, мне было невозможно тяжело.
Милиционеры бережно занесли тело, оставили его на полу в лаборатории и быстренько ретировались.
Как всегда, прежде чем начать какие-либо действия, Глеб плотно задернул шторы.