— Я до сих пор не переварил того, как Бен выпроводил меня, — вздохнул Дуглас за ее спиной.
Она повернулась с шипящей сковородой в руке.
— Нет-нет! Только без стенаний и уж тем более — без нападок на деда. Я обожаю Бенедикта и не желаю, чтобы его критиковали.
— Прошу прощения! Я и забыл, что ты превозносишь его до небес, — цинично заявил он.
— Он того заслуживает, Дуг. И если ты этого не понимаешь, то отсюда все твои проблемы.
— В самом деле?
Она смахнула яйца на тарелку таким резким движением, что задела вилкой сосиску.
— Он парализован, па-ра-ли-зо-ван! — произнесла она по слогам, наклонившись к Дугласу. — Ты представляешь, что это значит? Уже одно это требует уважения и любви, но это далеко не все. Он поставил на ноги вас с сестрой. Он вдовец. Одного сына он потерял в море и даже не имел возможности похоронить, другой — простак. Тем не менее все это он переносит с достоинством. Даже то, что сам оказался в инвалидной коляске. Более того, он единственный, кто в нашей обеспеченной и беспечной семье работает в поте лица, единственный, кто зарабатывает на свою и вашу жизнь.
— Из меня-то он выжал все соки.
— Но уехал ты! Не перевирай того, что произошло, я не та публика, которая тебе поверит. Так о чем ты говоришь?
— Я тоже мог стать тренером, — проворчал он. — У него для всех находится место.
— Вовсе нет. Я ничего не понимаю в ваших чертовых лошадях, но никто из здравомыслящих людей не столкнет лбами сестру и брата. Поступив так, он настроил бы вас друг против друга. Аксель уже начала, ты на четыре года младше и ничего в этом не смыслишь.
— Оставь треп, Кэт! Ты только что говорила об обеспеченной семье! Так вот, я уже не часть ее, я подыхаю с голоду. Я весь в долгах и, чтобы расплатиться с ними, готов стать проходимцем…
На последнем слове голос молодого человека прервался, и Кэтлин увидела, как задрожал его подбородок. Из деликатности она отвела взгляд. Она знала Дугласа более волевым, более напористым — тогда он начинал карьеру наездника. Хорошо, он вырос, стал на пятнадцать сантиметров выше нормы, тем лучше: это избавило его от риска сломать шею на ипподроме. Почему он не смог заняться чем-нибудь другим? Из-за лени? Из-за нехватки инициативы или желания? Она принялась внимательно его разглядывать. Черты его лица стали жестче, определеннее, возле рта залегла отчетливая горькая складка. Он выглядел старше своих двадцати четырех лет.
— Проходимцем? Объяснись-ка.
— Бывают соблазны, Кэт! Предложения, от которых не отказываются, когда находятся в отчаянном положении… Гадкие вещи, которые человек согласен сделать, лишь бы покончить с нищетой…
Больше он ничего не сказал, но ей этого и не было нужно. Допустим, Дуглас поступил дурно, но ведь хватило же у него ума обратиться за помощью! А может, это шантаж? Как бы там ни было, она должна ему помочь.
— Ты хочешь, чтобы я походатайствовала за тебя перед Беном? Ты не осмеливаешься встретиться с ним сам? Ладно, я поговорю с ним, как только окажусь на конном заводе. Там он более спокойный, так будет проще. Только мне нужно знать, чего ты от него хочешь. И в любом случае это не избавит тебя от встречи с ним. Рано или поздно тебе придется повиниться перед ним: сказать, что ты был не прав, хлопнув дверью, что ты сожалеешь, что без него у тебя ничего не получается. Если ты сможешь добавить, что привязан к нему, он растает, как кусок масла на солнце.
— Не требуй от меня невозможного! — воспротивился Дуглас.
— Просишь ты, а не я. Имей это в виду.
Почему она должна всегда давать советы своим младшим кузенам? Потому что они молоды и не имеют никакого опыта, кроме обращения с этими проклятыми лошадьми? Бен слишком любит их и всегда излишне опекал.
Она снова взглянула на Дугласа. Был ли он мил? Не было ли в нем какой-то бесхарактерности, чего-то, что побуждало бы только к плохому, как в Оливье? Нет, сравнивать его с Оливье было опасно: можно было вызвать в себе такую неприязнь к нему, что она уже не сможет защищать его.
— Ты не ешь, Кэтлин? — любезно спросил он.
Проходимцы и альфонсы могли вести себя очень обходительно, очаровательно — она совсем недавно в этом убедилась. Она съела крохотный кусочек бекона и отставила тарелку. Разговор испортил ей аппетит. Впрочем, это только пойдет на пользу ее фигуре.
* * *
Скрестив руки, вся в поту, Аксель восстанавливала дыхание. В открытое окно веял теплый ветер, который не приносил прохлады. Антонен вышел из ванной с полотенцем на бедрах и сел в ногах кровати. В его улыбке не было ничего вызывающего, он выглядел счастливым.
— Боже мой, как ты прекрасна… — тихо сказал он.
Комплимент оставил ее равнодушной. Какую отвратительную глупость она только что совершила! Она бездумно поддалась внезапному желанию, вызванному одиночеством, или чудесной летней порой, или просто золотистыми искорками, плясавшими в глазах Антонена, когда он смотрел на нее… И чтобы предаться этому желанию, она даже не вышла из собственной спальни! К счастью, в это время Констан был во дворе: отчитывал учеников и проверял, как раздают овес.
— Быстро одевайся, — сказала она, — нужно выйти отсюда.
Она протянула руку к блузке, когда зазвонил мобильный телефон. Не зная высветившегося номера, она ответила и услышала голос Ксавье Стауба.
— Надеюсь, я вам не помешал? Вы не на бегах?
— Сегодня нет, — пробормотала она.
— Хорошо, мне так показалось, когда я читал Paris-Turf. Я становлюсь заядлым игроком, знаете ли.
Антонен, наклонив голову, смотрел на нее, и она потянула к себе сорочку, смущенная его настойчивостью.
— Вы сказали, что будете располагать временем на этой неделе, вот я и пользуюсь такой возможностью. У меня к вам целый список очень простых вопросов, но нам было бы лучше встретиться у компьютера. Разумеется, я доставлю себе удовольствие проехаться в Мезон-Лаффит.
Антонен протянул руку, отвел в сторону блузку и прикоснулся к ее груди. Аксель хлопнула его по запястью и выпрямилась.
— Я буду свободна завтра в конце дня, — ответила она. — К шести тридцати.
— Замечательно! Я покажу вам, что уже готово.
Антонен не отступал и теперь гладил ее плечи. Она задрожала и встала, услышав, что он легонько насвистывает сквозь зубы.
— До завтра, Ксавье, жду вас дома.
Она бросила мобильник на кровать, забрала сорочку и направилась к двери, но телефон зазвонил снова. На этот раз стационарный.
— Просто приемная министра, — насмешливо сказал Антонен.
— Не говори ничего, не свисти и не прикасайся ко мне.
Стоя у ночного столика, она подняла трубку.