усталостью. Я вернулся в спальню. Вера, безмятежно отдавшись во власть времени, спала. Я притулился рядом и уснул вполне счастливый…
Звездочеты, звезды зажигая,
Забывают факел погасить.
Пламенея, поздно понимаем,
Где лежит спасительная нить.
Глава 17 Погружение
Столбик спирта в уличном термометре заметно присел. Удивленное солнце пересчитывало сугробы. Официально расписавшись в календаре, на дворе полноправно хозяйничала молодая зима. Полуденный свет из окна любопытно разглядывал блеклые обои.
Я проснулся, почуяв неладное. Первым делом посмотрел на Веру. Бледная до неузнаваемости она лежала на спине, не шелохнувшись. Губы подернулись пепельной дымкой. Отбросив одеяло, я заскочил на изголовье и протянул руки. Ладони приняли встречный поток, по плечам прокатился глухой разряд. В голове что-то щелкнуло, и вал эмоций швырнул меня в иную реальность. Паника. «Сохрани от скорбей, от болезни…» Я суматошно тараторил катавасию, тянулся к вискам, к темени, зависал надо лбом, водил над щеками и подбородком. На лице спящей не отозвалась ни единая морщинка.
Вспомнился старый фильм, в котором среди жутких сплетений паутины в мрачном подземелье от потолка до пола свисали коконы. Жестокие создания стерегли – королеву-матку. Наступил час икс, и коконы стали проклевываться. Я ничего не сопоставлял. Мне просто стало страшно. В нашей теплой кровати банковала холодная мерзость.
Вот ведь только что она была живехонькая! Метастазов в голове нет, значит… В сознании пульсировали зловещие сцены: таинственные коконы поочередно трескались. Центральный кокон слегка встрепенулся…
Старуха-Смерть подобралась к календарю, послюнявила пальцы и небрежно перелистнула последний лист ноября. Затем достала из торбочки костяную зеленую одежду. Надела ее и, повернув голову, прислушалась.
Несколько часов кряду я фокусировал биополе ладоней. Вибрация встречных полей оставалась неизменной, их потоки – нерушимыми. Вдруг Вера запрокинула голову. На меня исподлобья смотрели налитые жгучим холодом глаза. Не ее глаза. Я хотел было оторваться, но необъяснимая сила парализовала волю. Нервно замотал головой, окликнул сына. Не слышит. С трудом растопырил ладони. Почувствовал, как подрагивают предплечья. Пальцы одеревенели. Наваждение пошатнуло разум, и я захохотал.
Давным-давно я рассказывал Вере курьезную историю с однокурсниками. Дело было в общежитии. В одной из комнат, разморенные жарой студенты играли в карты и пили пиво. Единственная, существовавшая в то время марка напитка, называлась по обозначению, просто «пиво». Оно продавалось на розлив в ближнем киоске и, хотя не газировалось, было очень пенным. Посуда у покупателей была своя: канистры, трехлитровые банки. Пену никогда не сливали. С помощью нехитрого метода торговли воздухом прибыль оседала в кармане продавца. Фигура состоятельного пивника в округе равнялась по значимости таинственному истукану для язычников. О нем заботились, оберегали.
Пивника звали Жекой. Он заочно учился на Юрфаке и, в силу каких-то неурядиц с наемным жильем, пользуясь родственными отношениями с комендантшей, временно проживал в отдельной комнате на втором этаже. Худой, с курносым лицом Жека влюбился в студентку дневного отделения Ольгу Чеботареву. Настойчиво поджидал ее в проходном холле. Зазывал в ресторан, приглашал даже покататься на собственной машине. Машина считалась большой роскошью. Несмотря на всемерную популярность, Жека имел тайный бзик. У него наблюдалось редкое по тем временам явление – религиозная озабоченность. Поговаривали, что он ходил в церковь и даже молился. А студентка, девушка небогатая, симпатичная, частенько захаживала к парням. Те воспринимали ее как очередную наложницу покерного короля Игоря Черкасова и нисколько не чурались ее присутствия.
Игорь не то, чтобы не разрешал Ольге встречаться с пивником, но как-то так повелось, что закрывал глаза на побочный флирт своей спутницы. Демонстрировал непринужденность. Ольга, по простоте душевной, кокетничала: ни вашим, ни нашим. В конце концов, треугольник разрешился самым беспардонным образом. Игорь заманил пивника на игру. В покер тот играть не умел, разыграли ази в три карты. В присутствии многочисленных наблюдателей молодой шулер раздел гостя до нитки. В буквальном смысле худющий Жека остался в одних трусах. Мало того, проигравший в счет долга, должен был бесплатно поить Игоря до окончания сессии пивом.
В условиях расплаты за проигрыш пропустили оговорить принципиальный нюанс: количество пития. Пивник, видимо полагал, что одному человеку достаточно трех литров в день: не ущербно, на пене спишется. А студент пить пиво один не умел, подключалась вся честна̀я компания. Когда Жека бунтовал против несоразмерного потребления, тогда на разборки посылали Ольгу. Ей давалось ценное указание, что-то вроде партийного поручения. Насмешкам не было предела. Дошло до того, что кумир округи в отчаянии спрыгнул с окна второго этажа и сломал себе палец.
Студенты принялись воспитывать страдальца. Вечером вчетвером зашли к нему в комнату:
– Ты что натворил? Понимаешь, что засветил всех? Теперь нас могут выселить… И тебя, кстати тоже, – смущенный таким вниманием, Жека послал пришедших, как мог, подальше. Те, конечно, обиделись, хотели сломать ему второй палец, но вовремя приехала милиция и подобру-поздорову увезла бузотеров в каталажку. Наутро всех выпустили. Друзья – антагонисты исподтишка принялись безжалостно раскрывать упертому слепцу глаза на правду.
– Да ты знаешь, кто она? Знаешь сколько таких, как ты, у нее? – Жека не верил, тогда друзья догадались пригласить церковника: того-то пивник точно не пошлет. Дело оставалось за малым: где церковника взять? Лояльный поп в СССР был экзотикой.
Подговорили студента младшего курса, известного хохмача Андрея Малыгина, по прозвищу «Малыга», который жил на верхнем этаже и с Жекой не встречался. Каким-то образом выторговали напрокат рясу. Нарядили в нее своего артиста, надели поверх рясы деревянный крест и смело подошли к Жекиной комнате. Решительно постучались.
Хозяин, открыв дверь, остолбенел. Сообразив, что предстоит не банальная отповедь, а нечто более существенное, принял делегацию по-дружески, уважительно и заботливо. Те, после внушительного промоушена усадили послушника на стул, зажгли свечку. Батюшка расправил скатерку, раскрыл толстенную книгу и залепетал что-то басистой скороговоркой. А потом, сурово посмотрел на виновника торжества и да как воскликнет:
– Покайся, сын мой! – гости переглянулись. После непродолжительного чтения оратор наставительно ляпнул: – Не сотвори греха во гневе! – И вновь укоризненно посмотрел на заблудшего. Тот нахмурился, исподлобья взирая на происходящее. Батюшка, скороговоркой пробубнив очередной абзац книги, произнес нечто невразумительное: – Да, николи же будет тыби! – Слегка запнулся и повысил голос. – Отныне и присно и во веки веком, аминь! – Артист входил в роль. – Отыди! – Сотрясая полами арендованной рясы, он нес околесицу, студенты с серьезными лицами умирали со смеху.
Жеку повело. Во избежание непредвиденных травм на духовнике, «еретик» остервенело хрястнул кулаком себя по колену и потянулся, чтобы ухватить «липовую» бороду. Кто-то из присутствующих водрузил нервному хозяину на плечи цепкие руки. А поп, не взирая на суровость ситуации, продолжал. –