я оцепенел. Вера прислушивалась. – Если что случится, ты ничего не предпринимай. – Телефон в моей руке, как горячий уголь! – У меня есть знакомый. – Продолжал сын. – Агент в похоронном бюро. Мы с ним много лет знакомы. Он все сделает, как надо, и дешевле, и лучше. Понял, пап? – Я ничего не ответил, выключил телефон, обернулся. Вера все слышала.
– И сколько мне осталось? – голос заметно подсел. Ответить что-то надо, а я будто сквозь землю провалился.
– Вера, да чего ты?.. Разве можно им верить? Стригут всех под одну гребенку. Пророчица, тоже мне нашлась! – а у самого тут же отложилась дата. До конца месяца оставалось несколько дней. С этого дня календарь перестал быть безделушкой.
В один из вечеров, закончив молитву, присел на табурет. Безотчетно смотрю на Веру. Одеяло слегка откинуто. Голова у нее сдвинулась с подушек. Задремала. На дальней тумбочке неслышно догорает восковая свеча. Из коридора несмело заглядывает отсвет настенного бра. За окном темень. На фоне светлой постели хрупкая фигура жены кажется невесомой.
Косынка у нее приспущена на лоб. Надо бы поправить, но лень. Черные брови вспорхнули под косынку. Веки чуть подернуты испариной. Внизу возле ног стоит ведро. На тумбочке возле коробок с таблетками, бутылочка воды. Развернута небольшая иконка-триптих. Богородица и рядом с нею юный светлый мальчик – Христос, с иконки смотрят на Веру. Хочу погладить Веру по щеке, но не шевелюсь. Почему она так скоро слегла? Ведь никогда не жаловалась на здоровье.
На кухне засвистел чайник. Сходил за чаем, поставил кружку рядом с иконкой. Снова присел на табурет. Вера приоткрыла глаза, поправила косынку. Я приподнял кружку с чаем, прихлебнул глоток.
– Не спится? – она испытующе зыркнула на меня.
– Вова, почему я? – смотрю, у Веры глаза напряженные, голос звонкий. – Почему я? – Отчаянно повторила она. – Ведь я тебе за всю-ю-ю жизнь ни-и-и р-р-а-а-азу не изменила! За всю жизнь ни р-а-а-азу! Мысли об этом были… Да, были… Но ни разу не изменила!.. Почему-у-у? – Меня как подбросило.
– Верочка, миленькая моя! – а сам захлебываюсь, ни одного слова не могу толком произнести… – Знаю, что не изменила ни разу. Я должен быть на твоем месте. Прости! Не знаю, почему ты, не могу сказать, я должен быть на твоем месте… – Я оправдывался. – Верочка, надо жить! Надо жить, Верочка. Я без тебя не справлюсь. – Никогда в жизни я не был столь откровенным.
Вышел. Бродил по комнатам, не находя места. Через какое-то время, выдохся. Вернулся в спальню, прилег. Едва задремав, будто из-за дверей, услышал:
– Подожди… подожди!.. – Вера тихонько шептала во сне. До чего знакомая интонация! Эти трепетные слова звучали из далекой нашей молодости. Из тех потрясающих минут, когда жена в интимном порыве притягивала меня к себе и удерживала в предчувствии безудержного, в предвкушении величайшего человеческого наслаждения… Забывая обо всем на свете, мы упивались роскошью телесной близости… Точно такие же слова, точно та же интонация. Страсть захлестывала разум, и так хотелось жить!
А теперь эти звуки, как шелест ветра, пролетели мимо ушей. Я устал, поэтому забылся и тут же уснул.
Наутро раным-рано просыпаюсь, приподнимаюсь на локте, заглядываю на жену. Она безмятежно лежит на спине с закрытыми глазами. Машинально поправляю одеяло, безотчетно наслаждаясь уютом тепла и покоя. Вдруг слышу:
– Я не беременная?
– Нет не беременная, – простодушно смотрю на Веру. Она отвернула лицо в подушку.
– Ха-ха-ха! – голос зычный, не похож на Верин, смех зловещий, жестяной. – Хорошо, хоть не беременная! Ха-ха-ха. – Как эхо, тупым обрубком по ушам.
Не сразу соображаю, в чем дело. Это ко мне?.. Сообразив, чувствую озноб по телу. Что такое? Ничего себе! Какая беременная?.. Где матка?.. Это Он! Проклюнулся, показал себя! А я-то, купился?.. Ничего себе! Вскакиваю, захожу к сыну в комнату. Рассказываю ему сбивчиво, что случилось.
– Мама сейчас разговаривала со мной не своим голосом.
– О чем?
– Насмехалась. Представляешь, спрашивает: «Я не беременная?» – сын напрягся, пытаясь вникнуть. Я стал объяснять, завернув издалека:
– Бабка моя, баба Таня, была знахаркой. Ты ее не знаешь, маленький был, когда она умерла. Я рассказывал тебе про нее, помнишь?
– Помню.
– Так вот, она с помощью молитвы излечила одного мужика. Это было в деревне. Родственник приехал откуда-то и поселился у нас. Сначала был нормальный, а потом, как подменили. Ни с того ни с сего закривляется, как юродивый. Под стол давай заглядывать. Взгляд стал, как у затравленного. Говорили: порча. Бабка пригласила тогда верующих старушек. Батюшка приехал. Обставили мужика свечками. Отмаливают. Мы с братом все это и своими глазами видели.
Помню, мужик лежит на кровати посреди комнаты. Вдруг какой-то порыв. У него изо рта звук нечеловеческий, громкий. Показалось, что-то упало. Все свечки сразу погасли. Мужик потом выздоровел. Веселый, стал…
– Вылечили? – спросил сын.
– Да, вылечили. Алеша, ты мне сейчас должен помогать. Это очень серьезно. Маме ничего не говори. Она не управляет им. Надо ее избавить от него.
– От кого избавить?
– Бес в ней сидит.
– Что ты говоришь? – сын посмотрел на меня внимательно. Затем, подумав, спросил. – Может специалистов пригласить?
– Каких, Алеша, специалистов? – сын снова задумался.
– В церкви, наверно, есть бабушки, которые знают, что надо делать? – я не ожидал подобного вопроса, да и представить не мог, как объяснить посторонним людям о произошедшем.
– Тут мистика неимоверная. Кто станет вникать в эту чертовщину?
– Давай я съезжу, поговорю. Потом посмотрим.
– Наши переглянутся да скажут, покаяться надо. А она не наша. Без покаяния не примут. В мирскóй церкви вовсе никто тебя слушать не будет. Алеша, это такая вещь: сходу просто непостижимая! Представляешь, какая ответственность? Даже пытаться никто не станет.
– Все равно надо что-то делать. Давай хотя бы попробуем.
– Как ты себе это представляешь? Придешь в церковь, спросишь: «Здрасьте, в маме бес сидит, тут в соборе есть кто-нибудь, кто сможет его изгнать?» Так что ли скажешь? Подумай, как на тебя посмотрят, – сын слушал, взволнованно поглядывая на меня. – Нет, это все впустую. Давай сами будем изгонять. – Я был убежден, что никто, кроме нас, Вере не поможет. А на стороне? На фоне повсеместного шарлатанства заморачиваться подобным вопросом было бы, по крайней мере, странно.
– Да что мы можем сделать?
– У меня сейчас в руках такая энергия! Все чувствую. Руками буду вытаскивать. Ты посматривай только. Мало ли что может произойти.
– Думаешь, получится?
– Надеюсь. А что еще остается? Поможешь?
– Помогу, конечно, – сын недоверчиво пожал плечами.
Ни сын, ни я не догадывались, что на фронте физического тела исход был предрешен: борьба разворачивалась за душу.
Покорный царь к