Читать интересную книгу Запечатанное письмо - Эмма Донохью

На следующий день, как только Фидо смогла оставить типографию (и утомительное обсуждение нового издания сборника, посвященного прошлогодней свадьбе принца Уэльского и принцессы Александры), она взяла кеб и поехала на Экклестон-сквер. Но в дом не вошла, а послала кебмена почтительно просить миссис Кодрингтон выйти к ней на несколько минут. Она предпочла сообщить Хелен печальную новость таким образом, чтобы их не услышали ни домочадцы, ни слуги.

— Фидо! Что это за таинственность? — Заглянувшая в окно кеба Хелен в ярко-розовом шелковом платье была изумительно хороша.

— Ты поднимешься внутрь? Мне нужно сообщить тебе кое-что очень важное.

Подождав, когда подруга усядется рядом, она пересказала ей содержание письма Андерсона. Хелен закрыла глаза и откинула голову на залосненную спинку сиденья. Фидо взяла ее за плечи и прижала к себе. Из груди Хелен вырвался мучительный стон. Фидо открыла флакон с нюхательной солью и поднесла к точеному носику подруги; от резкого запаха Хелен пришла в себя.

— О, бедняжка моя! — воскликнула Фидо. — Если бы я могла придумать более щадящий способ…

Хелен посмотрела на нее, как испуганный олененок.

Фидо поколебалась мгновение.

— Но в его письме есть зерно истины, и я надеюсь, что со временем ты поймешь это: этот ужасный удар пойдет тебе на пользу.

Хелен с такой силой откинулась назад, что ударилась плечом о раму окошка.

— Как ты смеешь!

Фидо продолжала мягко уговаривать ее:

— Андерсон поступил жестоко, это правда, но благоразумно. Какие бы надежды ты ни питала, но подумай, что могла тебе дать связь с этим человеком?

Женщина мрачно ответила сквозь стиснутые зубы:

— Она поддерживала во мне жизнь.

— Но отравляла твое отношение к мужу, к детям, к самой себе! — увещевала Фидо. — А так все кончено одним решительным рывком, и ты спасена.

— Спасена? — Хелен бросила на подругу гневный взгляд.

Фидо, заикаясь, продолжала:

— Это мой… Я не стала бы так говорить, если бы не считала это моим долгом…

— К черту твой долг! — низким и хриплым, почти мужским голосом отвергла ее доводы Хелен. — Ты мой духовник или друг? Мне не нужны твои проповеди, тем более сейчас!

— Дорогая моя, я думаю только о твоем благополучии. О твоей…

— О чем? О моей душе или о моей репутации? — язвительно спросила Хелен.

— И о том и о другом, а главное — о тебе самой!

Обе удрученно умолкли. Фидо, не надеясь уже обратить гнев Хелен на заслуживающий его объект, нерешительно сказала:

— Чего я не могу простить Андерсону, так это трусости! Он, как крыса, сбежал в Шотландию и сделал предложение своей кузине всего два дня спустя после вашего последнего свидания!

— Какие там два дня, — прошептала Хелен, и Фидо едва услышала ее. — Спустя два года.

Она пораженно посмотрела на подругу:

— Прости, что ты сказала?

Хелен не отрывала взгляда от своей руки, комкающей юбку.

— Неужели меня так легко забыть?

— Что ты сказала насчет двух лет?

Наконец Хелен подняла на нее раздраженный взгляд.

— Что?

— Ты сказала: два года. Не хочешь же ты сказать… — Фидо глубоко вдохнула душный, горячий воздух, стараясь овладеть собой. — Я поняла так, что ты и Андерсон… Что только две недели назад это дело дошло до… до такой стадии… — Она мысленно проклинала свой скованный язык: почему, имея за плечами прекрасное образование, она с таким трудом подбирает слова! — Что он овладел тобой на моем диване всего две недели назад! — От волнения она почти кричит.

Хелен рассматривала свои ладони, будто читала на них линии жизни.

«Что она скажет мне? — гадает Фидо. — Что она оговорилась, а хотела сказать, что Андерсон добивался ее последние два года, не смея приблизиться, как средневековый трубадур? Что до тех пор, пока не последовал за ней в Англию, он не смел даже заговорить об этом, не смел просить ни о малейшей любезности? Но я этому не поверю!»

— Я имела в виду две недели. Конечно, именно две недели, — повторила Хелен. — Я сама не знаю, что говорю.

— Ну а я думаю, что ты и хотела сказать: два года, — заключила Фидо, едва ворочая отяжелевшим языком.

Следовательно, в тот день, в ее гостиной, те ужасные звуки за дверью вовсе не означали начало их связи. До какой же степени Фидо не разбирается в отношениях мужчины и женщины! Она, глупая, наивная простушка, достаточно поздно вступила в эту игру и наверняка была объектом для их насмешек.

— Две недели или два года, — пробормотала Хелен. — Какая разница?

— Ступай прочь! — Фидо перегнулась и рывком распахнула дверцу.

Глава 5

НАДЗОР

(слежка за подозреваемым или содержание осужденного под стражей)

Коль скоро тревоги внешнего мира проникают в дом, а муж или жена позволяют противоречивому, неизвестному, недоброму или даже враждебному обществу переступать порог, дом перестает быть таковым; тогда он является лишь частью этого внешнего мира, которому вы даете крышу и для которого зажигаете огонь.

Джон Рёскин.[49] Сезам и лилии (1865)

«В тридцать пять ставший капитаном и „героем Трафальгара“, в пятьдесят семь лет получив звание контр-адмирала, сэр Эдвард Кодрингтон высочайшим указом был назначен главнокомандующим средиземноморской флотилией на флагманский корабль „Азия“».

Сидя в своем кабинете, Гарри, с трудом выпрямив спину, перечитал последнее предложение и снова взялся за перо. Его сестра Джейн, не оставляющая работы над мемуарами об их покойном отце, постоянно просит брата записать все, что ему известно о его морской службе, и вот он наконец-то, чтобы отвлечься от горьких размышлений, трудится над воспоминаниями. В будущем году Гарри тоже исполнится пятьдесят семь, вице-адмирал на один ранг выше контр-адмирала, поэтому постороннему взгляду может показаться, что его карьера развивалась стремительнее, чем карьера отца, но дело в том, что благодарная нация до сих пор помнит сэра Эдварда Кодрингтона, а его сын никаких геройских подвигов не совершил.

До него доносится стук парадной двери. Должно быть, это Нэн отправляется в музей с миссис Лаулес. Сегодня ее волосы убраны назад и завязаны ярко-синей ленточкой. Нелл еще слаба и вынуждена лежать в постели; полчаса назад Гарри поднимался проведать ее, но она задремала над «Тысячью и одной ночью», а рядом на подносе стоял почти нетронутый завтрак. Она сразу села, когда отец заглянул в дверь.

Там, снаружи, на Экклестон-сквер дежурит шпион. Гарри не знает его в лицо, иначе каким бы он был шпионом. (Уотсоны предпочитают называть его частным агентом.) По словам миссис Уотсон, он стоит там уже четыре дня. «Подобные вещи требуют времени, адмирал».

Гарри покусал сбоку большой палец, потом отдернул его и упрекнул себя за эту дурную школьную привычку. Заглянув в свои записи, он обмакнул перо в чернила.

«В целях защиты от порабощения осажденных жителей греческих провинций и островов, которые вынуждены питаться вареной травой, сэр Эдвард счел своим долгом уничтожить турецко-египетскую флотилию у Наварина 20 октября 1827 года. Эта славная победа над Оттоманской Портой[50] столь широко известна, что здесь достаточно будет упомянуть о том, что союзный флот, насчитывающий одиннадцать парусных кораблей, девять фрегатов и четыре брига, понес потери всего 172 человека убитыми и 481 ранеными, среди которых был и автор этих строк (третий сын сэра Эдварда, в то время гардемарин), считающий для себя честью быть включенным в это число».

Он с раздражением заметил тавтологию «считающий» — «число» и зачеркнул последние слова.

«…гордый тем, что входит в это число».

Гарри машинально нащупал под брюками шрам чуть выше правого колена. (Нэн и Нелл часто просят его сделать это, будто сомневаются в его ранении.) Уже в девятнадцать лет он пролил кровь за свою королеву. Видит бог, Гарри всегда готов пожертвовать жизнью ради славы и безопасности отечества! Но в эти мирные времена в его военной службе были периоды «частной жизни» (как тактично называют эти годы вынужденного безделья): четыре года, когда ему было за двадцать, еще пять лет, когда ему было за тридцать, и снова пять лет, когда ему было за сорок. Теперь он ожидает нового назначения или хотя бы кабинетной работы в Адмиралтействе на следующие несколько лет. Его морской душе неймется на берегу, но он терпеливо ждет приказа.

Жена его сейчас наверху, в своем будуаре (который недавно она оклеила немыслимо дорогими обоями с райскими птицами) и приводит в порядок старый капор — во всяком случае, так она заявила за ланчем. Гарри вдруг приходит в голову, что он понятия не имеет, что значит «приводить в порядок». Приспособить его для какого-то употребления, как оснащают судно? Подкоротить его поля, как мужчина подстригает бороду? И разве Хелен умеет все это делать, если перед сном без помощи горничной не в состоянии сама расстегнуть пуговицы на платье? Хелен напоминает ему двигатель, работающий вхолостую; она способна только потреблять.