Читать интересную книгу Захар Беркут - Иван Франко

Медленно ехали они, словно каждую минуту ждали нападения из села. Но нападения не было, село точно от чумы вымерло. С неистовым криком бросились первые ряды монголов на хаты, чтобы, по своему обычаю, резать, грабить, — но резать было некого, хаты были пусты. Яростно крича, метались монголы от хаты к хате, вышибая двери, ломая плетни и ворота, разбивая бочки и корзины, разваливая печи. Но вся их ярость была напрасна — в селе никто не показывался.

— Проклятые псы! — говорил Бурунда Тугару Волку. — Учуяли нас, попрятались!

— Не заночевать ли тут, бегадыр? — спросил Тугар Волк, оставив без ответа замечание Бурунды.

— Пока не встретимся с этими псами, до тех пор не можем ночевать, — ответил Бурунда. — Веди нас к выходу из этой ямы! Надо обеспечить себе выход!

— Выход обеспечен, — успокаивал его Тугар Волк, но и ему самому было как-то странно видеть, что все тухольцы так быстро покинули село. И хотя Тугар успокаивал бегадыра, он все же попросил его приказать воинам, чтобы те прекратили поиски добычи и поспешили к выходу. Неохотно двинулись передние ряды монгольской орды, в то время как задние еще теснились в ущелье, все гуще и гуще заливая котловину.

Вот уже головной отряд вышел из села и поспешил к проходу, вырубленному в скале. Из долины ничего внутри прохода видно не было, и без всякого опасения монголы подошли вплотную к каменной стене, в которой прорублен был проход. Как вдруг сверху посыпались огромные камни, калеча и убивая монголов. Вопли захватчиков, раненых и поверженных на землю, взметнулись в небо. Закружили хищные птицы над своими жертвами. Уже нападающие начали подаваться назад и в стороны, но тут Бурунда и Тугар Волк с обнажёнными мечами бросились им наперерез.

— Куда вы, безумцы? — ревел, как разъяренный тур, Бурунда. — Вот перед вами выход! Вперед, за мной!

И, гоня перед собой целую толпу, он бросился в темное устье прохода. Но здесь ожидала захватчиков хорошая встреча. Градом посыпались камни им на головы, и не одному чиигисханову воину кровью залило глаза, не у одного из них брызнул мозг на каменные стены из размозженного черепа. Словно из преисподней донеслись крики и стоны из темного прохода, но, заглушая их, все громче раздавался голос Бурунды: «Вперед, заячьи сердца, вперед, за мной!» — и новые толпы, невзирая на новый град камней, полезли в проход.

— Вперед, вверх! — кричал Бурунда, заслоняясь щитом от падающих сверху камней.

Тем временем Тугар Волк, увидев наверху над собой кучку тухольских молодцов, приказал стоящим перед проходом монголам метнуть в них стрелы. Вопли раздались наверху — и громко завыли от радости монголы. Но, мстя за своих троих раненых, тухольские молодцы с удвоенной яростью начали сбрасывать громадные глыбы на захватчиков. Однако это не удержало бы упрямого Бурунду, если бы посреди прохода, на повороте, не представилось их глазам неожиданное препятствие: проход завален был доверху громадными камнями. А тут еще тухольцы стали нападать все яростней, камни сыпались градом, монголы падали один за другим, и Бурунда понял, наконец, что его упорство бесполезно, ибо пройти нельзя будет до тех пор, пока не удастся столкнуть тухольцев с их высоты.

— Назад! — крикнул Бурунда, и небольшая кучка монголов, уцелевших из всего наступавшего отряда, стремительно, точно камень из пращи, вылетела из ущелья.

— Проход завален! — сказал, тяжело дыша, Бурунда боярину, вытирая пот и кровь с лица.

— Оставим их сегодня, пусть потешатся! — сказал Тугар Волк.

— Нет, — вскричал Бурунда, надменно глядя на боярина, — воины великого Чингис-хана не умеют откладывать дело на завтра, если его можно выполнить сегодня.

— Но что же мы тут сегодня сделаем? — опросил Тугар Волк, глядя с дрожью в темное устье прохода, откуда еще доносились страшные стоны смертельно раненных, недобитых монголов.

— Согнать этих псов оттуда, сверху! — крикнул злобно Бурунда, указывая рукой на вершину скалистой стены. — Лестницы сюда! Передние — на лестницы, а задние отгоняйте их стрелами! Посмотрим, чья возьмет.

Из ближних хат были принесены лестницы и, по совету Тугара Волка, их сбили поперечными жердями в сплошную широкую стену. Тухольцы поглядывали на эту работу спокойно. Вот уже монголы с криком подняли свою сборную лестницу и потащили ее к каменной стене. Каменьями, стрелами и рогатинами встретили их тухольцы, но поделать ничего с монголами не могли, так как, если падал сраженным один или другой, то остальные продолжали двигать лестницу дальше, а на место раненых подбегали новые бойцы. А в то же время задние ряды монголов метали вверх свои стрелы и принудили тухольцев податься назад. Страшная лестница быстро приближалась к стене. Тревога начала овладевать тухольцами…

Неподалеку от места боя, защищенный каменной глыбой от стрел, сидел «а соломе Захар Беркут, оказывая помощь раненым. Он вытащил из их ран стрелы, с помощью Мирославы обмыл раны и принялся перевязывать их, прикладывая какую-то искусно приготовленную смолу, как вдруг несколько перепуганных воинов подбежали к нему, извещая об опасности.

— Что же я вам, деточки, могу посоветовать? — сказал старик, но Мирослава вскочила и побежала взглянуть сама.

— Не бойтесь, — сказала она тухольцам, — мы быстро образумим их! Пусть себе стреляют, а вы — копья в руки и плашмя «а землю! Как только передние покажутся до половины наверху, тогда вы разом на них! Сами же они заслонят вас от стрел, а, свалив передних, вы повалите и задних. Сумерки благоприятствуют нам, и, отбив их на этот раз, мы проведем спокойно всю ночь.

Не возражая ни словом, кинулись тухольцы ничком на землю, сжимая копья в руках. Стрелы еще сыпались некоторое время, а затем перестали — знак, что передний ряд начал карабкаться вверх по лестнице. Затаив дыхание, лежали тухольцы и ждали врагов. Вот уже слышен скрип ступеней, сопение монголов, лязг их оружия — и медленно, робко возникают перед глазами лежащих их мохнатые шапки, а под ними черные, страшные головы с маленькими блестящими глазами. Глаза эти тревожно, в упор, словно завороженные, глядят на лежащих тухольцев, но головы поднимаются все выше и выше; уже виднеются плечи, покрытые мохнатыми овчинами, широкие груди, — в эту минуту со страшным криком вскакивают тухольцы, и копья их глубоко погружаются в грудь нападающим. Крик, рев, замешательство, тут и там короткая борьба, тут и там судорожные движения, проклятия, стоны — и, как тяжкая лавина, катятся враги вниз по лестнице, увлекая за собой нижние ряды; а на эту груду живых и мертвых, хаотически перемешанных, окровавленных, трепещущих и ревущих человеческих тел валятся сверху громадные каменные глыбы, и над всем эти?! адом, полуприкрытым завесой ночи, возносится к небу радостный клич тухольцев, жалобный вой монголов и громкие, страшные проклятия Бурунды-бегадыра. Он как бешеный метался по площади, рвал на себе волосы и, наконец, не помня себя от ярости, с обнаженным мечом подскочил к Тугару Волку.

— Пес бледнолицый! — кричал он, скрежеща зубами. — Двойной предатель, это твоя вина! Ты привел нас в эту западню, откуда мы выйти не можем!

Тугар Волк вспыхнул, как огонь. Рука его сама схватилась за меч, но в тот же миг что-то так глубоко, так болезненно сжало его сердце, что рука ослабела, упала, как плеть, и он, поникнув головой, стиснув зубы, произнес сдавленным голосом:

— Великий бегадыр, несправедлив твой гнев на верного слугу Чингис-хана. Я не виноват в том, что эти смерды сопротивляются нам. Прикажи войску расположиться на ночь и отдохнуть, а завтра утром ты сам увидишь, что они разлетятся от наших серел, как осенние листья от порыва ветра.

— А, так! — крикнул Бурунда. — Чтоб они ночью напали на нас в хатах и вырезали наше войско!

— Так вели войску сжечь хаты и ночевать под открытым небом!

— Ты все это так хитро говоришь, чтобы отвести мой гнев и снять с себя вину! Но нет! Ты привел нас сюда, ты должен и вывести нас отсюда, и притом завтра же, не теряя ни времени, ни людей! Слышишь, что я говорю? Так должно быть, или горе тебе!

Напрасно Тугар Волк уверял дикого бегадыра, что не он всему виной, что он советовал так, как, по его мнению, было лучше всего, что совет монгольских военачальников принял его предложение, что никакой проводник не может поручиться, что по дороге не встретятся неожиданные препятствия, — все это отскакивало от Бурунды, как горох от стены.

— Ладно, боярин, — сказал он наконец, — я сделаю по-твоему, но завтра ты все-таки должен открыть нам путь из этой западни, а если нет, то горе тебе! Это мое последнее слово. Жду дел, а не слов от тебя!

И он с презрением отвернулся от боярина и пошел к своим монголам, могучим голосом приказывая им немедленно со всех концов поджечь село и очистить равнину от всего, что могло бы служить противнику прикрытием для ночного нападения. Радостно закричали монголы — они Давно дожидались этого приказа. Сразу со всех концов запылала Тухля, прорывая огненными языками густой мрак, опустившийся над нею. Дым клубами повалил понизу и заволок долину. Соломенные крыши трещали, слизываемые кровавым пламенем. Из-под стрех огонь взвивался вверх и словно то приседал, то подскакивал, стараясь достать до неба. Иногда от порыва ветра пламя снова стлалось по земле, золотилось искрами, мерцало, волновалось, как огненное озеро. Грохот рушащихся балок и стен глухо перекатывался по долине; стога хлеба и сена походили на кучи раскаленного угля, а изнутри их. там и сям пробивались бледные огненные пряди; деревья горели, как свечи, высоко в воздух взметая огнистую, горящую листву, словно рои золотых мотыльков. Вся тухольская долина походила теперь на огненный ад; с диким визгом носились, бегали среди пожара монголы, швыряя в пламя все, что только попадалось-им под руки. С жалобным стоном рухнула наземь, подрубленная монгольскими топорами, древняя липа, свидетельница вечевых сходок. Воздух в тухольской котловине разогрелся и впрямь, как в котле, и вскоре рванулся с гор страшный ветер, он кружил искры, рвал горящую солому и головни, метал их, как огненные стрелы. Ручей тухольокий впервые в жизни видел подобный блеск; впервые согрелся на своем холодном каменном ложе. Пожалуй, часа два длился пожар, на который с высокого обрыва молча, с выражением бессильной тооки, смотрели тухольцы. Затем монголы начали гасить догорающие остатки, бросая их в поток, и принялись окапывать свой табор широким рвом. Посреди табора в одну минуту были разбиты шатры для начальников, — остальное войско должно было ночевать под открытым небом, на разогретой пожаром земле.