Читать интересную книгу Захар Беркут - Иван Франко

Еще не утихла радость, вызванная приходом этих желанных помощников, еще община не успела приступить к продолжению совещания, как вдруг с противоположной стороны, из лесной прогалины над тухольским ущельем, показался новый и совсем уж нежданный гость. На взмыленном коне, исцарапанном ветками и колючками, припав к его гриве, чтобы быстрее и безопасней ехать по лесу, не задевая о ветви, мчался во всю лошадиную прыть какой-то человек. Кто это был такой — издали невозможно было угадать. На нем был овчинный монгольский кожух, вывернутый наизнанку, а на голове красивый бобровый колпак. Молодые приняли приезжего за монгольского разведчика и вышли против него с луками наготове.

Однако, выехав из лесу и приблизившись к крутому обрыву, которым надо было спускаться в тухольскую долину, мнимый монгол слез с коня, сбросил с себя кожух и, всем на диво, оказался женщиной, в белом полотняном, затканном шелком плаще, с луком за плечами и с блестящим топориком за поясом.

— Мирослава, дочь нашего боярина! — вскричали тухольские молодцы, не в силах отвести глаз от прекрасной, смелой девушки. Но она, невидимому, даже и не смотрела на них, а, оставив своего коня там, где сошла с него, быстро начала озираться в поисках тропинки, по которой можно было бы спуститься в долину. Вскоре ее быстрые глаза нашли такую тропинку, почти незаметную среди широких, разлатых листьев папоротника и колючей ежевики. Уверенным шагом, словно с детства привычная к этому, девушка сошла по тропинке в долину и приблизилась к толпе.

— Здравствуйте, честная община! — сказала она, слегка закрасневшись. — Я торопилась известить вас, что монголы приближаются, к вечеру будут здесь, чтоб вы успели приготовиться к тому, как их принять.

— Мы знали это, — загудели голоса, — для нас это не новость.

— Голоса были резки, полны неприязни по отношению к дочери мерзкого боярина, из-за которого столько молодцов погибло. Но девушка не обиделась на эту резкость, хотя, как видно, почувствовала ее.

— Тем лучше для меня, если вы уже приготовились, — сказала она. — А теперь прошу показать мне, где здесь Захар Беркут.

— Вот я, девушка, — сказал старый Захар, подходя к ней. Мирослава долго, с почтительностью и вниманием смотрела на него.

— Позволь, честной отец, — заговорила она дрожащим от внутреннего волнения голосом, — сказать тебе прежде всего, что сын твой жив и здоров.

— Мой сын! — воскликнул Захар. — Здоров и жив! О боже! Где же он? Что с ним?

— Не пугайся, отец, той вести, которую я сообщу тебе. Твой сын в монгольской неволе.

— В неволе? — вскрикнул, словно громом пораженный, Захар. — Нет, этого не может быть! Мой сын скорее даст изрубить себя на части, чем попадет в плен. Этого не может быть! Ты хочешь напугать меня, недобрая девушка!

— Нет, отец, я не пугаю тебя, это на самом деле так. Я сейчас прямо из монгольского табора, видела его, говорила с ним. Силой и коварством взяли его, заковали в железные цепи. Хоть он не ранен, но весь был залит кровью врагов. Нет, отец, твой сын не покрыл имя твое позором!

— И что ж он говорил тебе?

— Он наказывал итти к тебе, отец, утешить тебя в твоем одиночестве и тоске, стать тебе дочерью, детищем твоим, ибо я, отец (тут голос ее еще больше задрожал), я… сирота, у меня нет отца!

— Нет отца? Неужели Тугар Волк погиб?

— Нет, Тугар Волк жив, но Тугар Волк перестал быть моим отцом с тех пор, как… предал… свой край и пошел… на службу к монголам.

— Этого можно было ожидать, — ответил угрюмо Захар.

— Теперь я не могу считать его своим отцом, так как не хочу изменять своей родине. Отец, будь ты моим отцом! Прими меня к себе в дети! Несчастный сын твой просит тебя об этом моими устами!.

— Мой сын! Мой несчастный сын! — простонал Захар Беркут, не поднимая глаз на Мирославу. — Кто меня утешит после его гибели?

— Не бойся, отец, может быть он еще не казнен, может быть нам удастся освободить его. Слушай только, что наказывал мне Максим!

— Говори, говори! — сказал Захар, взглядывая опять на нее.

— Он советовал тухольской общине не сдерживать монголов перед ущельем, а впустить их в котловину. Там можно их окружить и изрубить до последнего, а если нет, так уморить голодом. Нужно только поставить засеки в проходе у водопада и унести из села все добро общинное, все зерно, весь хлеб, угнать весь скот, а потом запереть монголов тут со всех сторон. «Либо здесь, сказал Максим, вы победите их, либо нигде!» Так советовал Максим.

Вся община с напряженным вниманием слушала слова Мирославы. Глубокое молчание наступило после того, как она кончила говорить. Только Захар с гордым и радостным видом выпрямился, а затем с распростертыми объятиями приблизился к Мирославе.

— Дочь моя! — сказал он. — Теперь я вижу, что ты достойна быть дочерью Захара Беркута! Это подлинные слова моего сына, от них веет его смелым духом! Этими словами ты покорила мое отцовское сердце! Теперь я легче перенесу утрату сына, раз небо послало мне вместо него такую дочь!

Громко рыдая, бросилась Мирослава в его объятия.

— Нет, отец, не говори так, — сказала она. — Сын твой не погибнет, он вернется к тебе. Он еще сегодня вечером будет здесь одновременно с ордою, и если бог поможет нам разбить ее, то, может быть, мы его освободим.

В эту минуту из ущелья послышался крик тухольских дозорных: «Монголы! Монголы!» — и вслед за тем прибежали и сами дозорные, крича, что несметная сила монголов показалась в долине над Опором. Приходилось решать быстро, что делать, как защищаться. Захар Беркут еще раз высказался за то, чтобы впустить монголов в тухольскую котловину и здесь, окружив их, вырезать или уморить голодом всех до единого.

Теперь уже не раздалось ни одного голоса против этого совета, и община быстро приняла решение. Все бросились к своим домам, чтобы спрятать свое добро в лесах. Прибывшие молодцы со всех ног пустились к возвышенному краю долины, к водопаду, чтобы успеть сделать засеки в проходе и не дать туда пройти монголам. Страшная суматоха поднялась в селе. Крики, приказы и вопросы, рев волов и скрип деревянных двухколесных телег слышались повсюду, оглушали, раскатывались эхом по горам. С тоской прощались тухольцы ей своими огородами и засеянными пашнями, хатами и дворами, которые уже сегодня собиралась разнести в щепы и уничтожить страшная монгольская лавина. Матери несли своих заплаканных детей, отцы гнали скот, везли на возах домашний скарб, мешки с хлебом и одеждой. Пыль стояла над селом; только ручей шумно струил серебристые воды, как обычно, да старый исполин Сторож у входа в тухольское ущелье стоял понуро, тоскливый, опечаленный, как бы жалея своих детей, которые покидали эту прекрасную долину, как бы склоняясь в сторону ущелья, чтобы своим огромным каменным телом преградить им путь. Закручинилась и старая липа на вечевой площади за селом, а ревучий водопад, переливчато сверкая в малиновых лучах заходящего солнца, неподвижным, кровавым столбом стоял над опустевшею тухольской котловиной..

Уже совсем опустело село. Хаты утонули в вечернем тумане; пыль улеглась на дороге, смолкли голоса и шум, словно извечная пустыня пожрала все живое в этой долине. Садилось солнце за тухольские горы, утопая в легких алых облаках; темные пихтовые леса вокруг Тухли шептались тихо, таинственно, будто передавали друг другу какую-то зловещую новость. Только земля, неведомо отчего, глухо гудела и стонала; воздух, хоть прозрачный и свежий, трепетал, наполненный каким-то странным, смешанным гулом, от которого дрожь пробирала и самых отважных. А далеко-далеко в лесах, в глубоких, темных оврагах, среди непроходимого бурелома, выли волки, брехали прерывистыми голосами лисицы, трубили олени, ревели туры. А в селе так тихо, так мертво! А небо так прозрачно, так глубоко! Но нет! Вот внезапно исчезло солнце за черною и живою тучей, которая стеною надвигается с запада, наполняя воздух диким криком и опускаясь над Тухлей. Это предвестники и неотступные спутники орды — галки и вороны — летят несметными стаями, чуя поживу. Зловещие птицы несутся в воздухе, густая их пелена разрывается на клочья, которые мечутся в разные стороны, словно тучи, гонимые бурей. Тухольские мирные кровли вмиг покрылись черными гостями, крик их походил на клокотанье кипятка в громадном котле. Безмолвно, неподвижно стоя над отвесными стенами своей котловины, глядели тухольцы на отвратительных птиц и в душе проклинали этих вестников смерти и разрушения.

Но вскоре картина изменилась. Подобно тому, как сквозь дыру в плотине врывается осенний паводок, так хлынули в котловину со страшным криком черные чудища. Ряды теснились за рядами, без конца и безудержу; как вода под водопадом, так и они задерживались, выйдя из тесного ущелья, строились длинными рядами, медленно двигались, беспрепятственно заливая пустынную равнину. Впереди по дороге ехал на белом коне страшный великан Бурунда-бегадыр, а рядом с ним другой всадник, ростом пониже — Тугар Волк.