class="p">Слезы наполняют мои глаза, когда слабый смех срывается с моих губ.
— Он не привязывается. Зачем ему это? Ты уничтожил его! Ты уничтожил ту малую толику человечности, которая в нем оставалась! Вы не видели видео? Как легко и безжалостно он убил того солдата?
— Для тебя!
— Он сделал это не для меня! Он сделал это потому, что его научили получать удовольствие от убийства! Ты!
Холодный, жесткий шлепок обжигает мою щеку, и я прикладываю руку к покалывающей плоти там.
— Следи за своим тоном, девочка, — огрызается Медуза.
— Ваша сестра — очень приятная молодая женщина. Она много работает. Не жалуется. У нее есть несколько друзей, с которыми она очень сблизилась. Его описание Брайани вызывает еще больше слез на моих глазах, и мое сердце болит от того, как сильно я скучаю по ней.
— Я бы не хотел, чтобы что-то случилось с таким прекрасным работником.
Скрытый в его словах подтекст пронзает мое сознание, когда я смотрю на него в ответ.
— Что ты говоришь?
— Я говорю, что послушание следует по тонкой цепочке. Чтобы добраться до Валдиса, возможно, сначала нам нужно убедиться в твоей лояльности.
— Пожалуйста, не причиняй ей вреда.
— Обещай мне, что ты будешь стараться с Валдисом. Что ты приложишь больше усилий.
Опускаю взгляд в знак поражения, я киваю.
— Я так и сделаю. Я клянусь в этом.
Глава 17
Четыре года назад
— Привет. Голос привлекает мое внимание к тому месту, где стоит Брайани, протягивая мне миску.
Я опускаю половник в фасоль с водой, наполняя его больше, чем в прошлый раз, и перекладываю ложкой в ее миску.
— Привет.
— У меня сегодня выпал зуб. Она улыбается и наклоняет голову в сторону, показывая мне щель, где должен быть один из ее последних молочных зубов.
— Я сама вытащила его, и доктор Уайатт дал мне конфету. Мятную.
— Это здорово. Трудно выдавить улыбку, пока мои глаза изучают ее, замечая отсутствие синяков и порезов, но выступающие кости. Я уверена, что в ее глазах выгляжу ужасно, даже если мясо, которое мне предложили к супу, не позволяет острым изгибам моих костей проткнуться.
Толчок девушки рядом с ней отбрасывает ее на шаг в сторону, и она идет дальше, чтобы взять ложку.
— Я скучаю по тебе.
Накладывая суп в следующую тарелку, я чувствую первый укол слез в уголках глаз и прочищаю горло.
— Я тоже по тебе скучаю.
Это самое большее, как я общалась со своей сестрой за последние недели. По мере того, как я все больше и больше погружаюсь в это место, она становится более занятой, более отстраненной. Ее визиты в буфет сместились с моего обеденного перерыва на рабочее время. Когда-то давно она была моим ближайшим наперсником, всем моим миром, теперь мы не более чем случайные незнакомцы. Помимо этих небольших встреч, где она делится случайными эпизодами своей жизни здесь, я больше почти ничего о ней не знаю. Плачет ли она по ночам так, как плачу я. Если она думает о нашей матери так же часто, как я. Если что-то из того, что было раньше, все еще имеет для нее значение.
Звук приближающихся шагов прерывает мои размышления, и я поднимаю взгляд, чтобы увидеть двух солдат по обе стороны от Нилы.
Девушки в очереди за едой расступаются, давая им место, и тогда я замечаю слезы в глазах Нилы.
— Этот субъект был найден прячущим еду в своей постели! Голос охранника гремит по Столовой, и болтовня вокруг нас стихает. Он указывает пальцем в мою сторону, и я чувствую хватку на своем плече.
Тугие узлы страха скручиваются у меня в животе, я поворачиваюсь ровно настолько, чтобы увидеть руководителя кухни, стоящего позади меня.
— Это тот, кто снабдил тебя хлебом? Наклонив голову в сторону Нилы, охранник наклоняется вперед, практически к ее лицу, одним из своих устрашающих приемов.
В груди у меня холодеет, руки потеют, а частота пульса с трудом поспевает за моим нервным дыханием.
К моему удивлению, Нила качает головой. Мы стали друзьями, но возможно, я не совсем поняла, до какой степени она ценит нашу дружбу.
— Нет, сэр.
— Я нахожу немного удобным, что вы двое живете в одной казарме. Спите в непосредственной близости друг от друга.
— Клянусь, это была не она.
— Тогда, как именно тебе удалось заполучить хлеб в свои руки?
— Я взяла это.
— Это правда? Его вопрос побуждает меня поднять взгляд, и когда я это делаю, его глаза сверлят меня, разрывая мою совесть на мелкие кусочки.
Быстрый взгляд на Нилу, и я ловлю едва заметный кивок, настолько слабый, что я сомневаюсь, предназначался ли он для меня. Тем не менее, мой взгляд перебегает с нее на лезвие, которое он вытаскивает из кобуры на боку, и вся храбрость, которая могла бы во мне остаться, испаряется когда я представляю, как он вдавливает это лезвие в мои пальцы и срезает их с костяшек.
Я перевожу взгляд налево, где Брайани стоит в конце очереди, держа свою миску, ее глаза расширены от ужаса. Я не могу позволить ей видеть, как они делают это со мной. Что бы она ни сделали, чтобы это место не коснулось ее, не разрушило ее, будет омрачено видом того, как они уберут мои пальцы в назидание другим. Чувствуя, как на меня наваливается тяжесть стыда, я киваю в сторону солдата.
— Очень хорошо. Он дергает Нилу вперед и кладет ее руку на стойку передо мной.
О, Боже, нет.
Крики эхом перекликаются с гудением и вздохами, и я не могу заставить себя посмотреть на Нилу, когда она плачет и извивается в руках солдата.
— Пожалуйста! Я больше не буду этого делать! Умоляю тебя! Пожалуйста! Ее мольбы — крики из ада, которые бьются о мой череп, и я заставляю себя закрыть глаза, отгородиться от них, когда он проводит лезвием по ее расплющенным пальцам.
Но я не могу.
— Подожди! Прежде чем я могу остановить себя, я протягиваю руку и хватаю его за руку.
— Пожалуйста. Глубокие вдохи не могут прогнать головокружительное спокойствие, которое охватывает меня, как будто мое тело действует само по себе, без каких-либо указаний из моей головы.
— Она не крала его. Я это сделала.
Это единственный рефлекс, который побуждает меня посмотреть ему в глаза, и когда я это делаю, что-то злое затмевает его взгляд. Он кивает в сторону начальника кухни, но другой солдат, стоящий позади меня, берет меня за руку, расправляя мои пальцы на столе рядом с пальцами Нилы. Сквозь панические вздохи я смотрю на нее и снова опускаю взгляд на наши пальцы, которые через несколько секунд будут оторваны от наших рук.
— Нет, пожалуйста, — хнычу я, зная, что мои протесты бесполезны.
— Пожалуйста, не делай этого. Я умоляю тебя