Так успокаивал варвар свою расчетливую натуру, не желавшую ни в чем участвовать задаром.
Майло, уже успевший где-то подхватить блох в свою густую шерсть, не думал ни о чем. Выкусывая мерзких насекомых, он тоже поглядывал на древние развалины, меж коих вот-вот должен был проявиться замок прагилла, но не чувствовал при том ни привычной уже злобы, ни страха, ни волнения. Даже встреча с сестрой не могла поколебать абсолютного спокойствия оборотня. К ночи клыки его стали острее — вот это он ощущал отлично — и рот из-за них уже не закрывался плотно; нос превратился в подобие хоботка; суставы рук и ног распухли, но не болели ничуть, а ногти на ногах выросли и загнулись так, что сандалии пришлось скинуть еще в зале идолов. Огромный человек, сидящий рядом, с отвращением косился на него, хотя и ничего не говорил. Майло уже плохо помнил, кто это, как его имя, но зато не чуял в нем врага и оттого сидел спокойно — как и положено товарищу и спутнику.
Но вот солнечные лучи сверкнули, наконец, меж тучей и землей ярко и яростно, напоследок озаряя каждый валун и булыжник, каждый выступ в скале и каждую щель, и перед тем как погаснуть — огромное, верхушкой достигающее тучи, блестящее яйцо белого мрамора, вросшее в камень по самую почти середину.
Хмурясь, Конан смотрел на чудо сие, не понимая только одного: где было это яйцо раньше? Сейчас он ясно видел его стоящим в пяти-семи шагах от зала железных идолов, как раз на пути к морю, по коему и тащили они выявленных Спящих. Как тогда они смогли пройти сквозь такую громаду? Неужели же замок Тарафинелло всего лишь морок, а на деле его не существует вовсе?
Киммериец поднял с земли сухую палку, невесть каким образом оказавшуюся в этом мертвом царстве, и ею подтолкнул сидящего рядом оборотня.
— Хей, парень… Пора.
Майло глухо заурчал, затряс жуткой башкой своей, поднялся. Сейчас он был уже много шире прежнего — и в плечах, и в груди, так что рубаха его лопнула по всем швам, белыми ошметками совсем не прикрывая тела. Волчьи лапы, торчащие из штанин, нетерпеливо скребли землю, ожидая от спутника не шага, но прыжка, а длинные, висящие ниже колен руки мелко дрожали, то ли алкая жертвы, то ли в предчувствии собственной смерти. Монстр передвигался на двух лапах (хотя уже делал попытки встать на все четыре), и чрезвычайно быстро, то подскакивая, то спеша рысью, не забывая облаивать замок своего главного врага Тарафинелло. Скуля, он нарезал круги перед варваром, который шел широко и скоро, но не бежал и бежать не собирался. Оба они уже ощущали в воздухе витающий Ужас, только оборотень не мог и не умел бороться с его волей, что проникала во все поры, впитывалась в мозг, разрушая и затуманивая его, а человек и мог и умел.
Сжав зубы, Конан угрюмо шагал по склону холма, нотой по развалинам, тоже окутанным зыбкой, леденящей кровь пеленой, переступая обломки мрамора и камни, к этой огромной глыбе, в наступившей ночи казавшейся всего лишь тенью тучи. Чем ближе подходил он, тем тяжелее становились ноги; он поднимал и передвигал их все так же размеренно и часто, но пот уже выступил на лбу от страшного напряжения — ему казалось, что всякий шаг он отрывает свою ступню вместе со всем островом и волочет его следом за собою к замку прагилла. Ужас, встретивший яростное сопротивление человеческой души, опутал тело, стеснил дыхание, застил глаза. Оборотень, бодро скакавший впереди варвара, явно не ощущал того же — скаля клыки, между которыми пузырилась слюна, он махал плетьми волосатых рук, призывая спутника поторопиться, но, кажется, забыл уже саму цель похода.
Шагах в тридцати от замка Конан остановился. Всполохи света, пробегавшие иной раз по гладкой поверхности яйца, были обычного происхождения — то есть лунное сияние, как и солнечное до того, проходило к острову сквозь ту же дыру в туче, и сие немного успокаивало растревоженное сердце. Лишь сейчас варвар заметил, что весь путь от вершины холма до логова прагилла он не отпускал эфеса верного своего меча, сжимая его так крепко, что пальцы онемели. Усмехнувшись, он вытянул меч из ножен, махнул рукой Майло, веля ему отойти в сторону, и двинулся к замку.
Пока он не видел не то что входа, но и того, что могло бы обозначать вход. Ладонью скользя по холодному мрамору, Конан надеялся нащупать щель, в которую мог бы всунуть острие клинка и отжать дверь, но — ничего, ни единой зазубринки или шероховатости не царапнуло его кожи. Он обошел вокруг яйца дважды, к концу второго прохода чувствуя ярость и изнеможение, и уже собирался мечом подкапывать основание его, как вдруг услышал взвизг Майло.
Возбужденно подпрыгивая на месте, оборотень таращил на спутника зеленые мутные глаза свои и длинным кривым пальцем тыкал в мрамор, будто хотел показать нечто необыкновенное и важное. Конан подошел к нему. И в самом деле, на блестящей поверхности — примерно на уровне плеч варвара — извивалась нарисованная углем ехидна размером с кошку. Глаз ее, вылезший из орбиты, сужался кверху, и этим острым углом явно направлял руку незваного гостя…
— Кром… — прорычал Конан, чьего огромного роста не хватало на то, чтоб увидеть или нашарить пальцами искомое.
— Ы-ы! — Майло легко коснулся плеча киммерийца желтым кривым когтем. — Ы-ы-о-о…
Объяснив таким образом свой план, оборотень бухнулся на четвереньки между спутником и стеной замка. Конан с сомнением оглядел его широкую спину, перевитую канатами мускулов, с выпирающими буграми лопаток, ступил на нее сначала одной ногой — Майло даже не дрогнул; затем, сбросив с себя куртку и заплечный мешок, поднял и вторую ногу — Майло даже не дрогнул. Спустя вздох пальцы варвара коснулись холодного шарика, вделанного в стену до половины и похожего на бородавку на теле мраморного чудовища, крепко обхватили его, повернули… В один только миг земля разверзлась под Майло, открылась большая черная яма, и оба товарища провалились во мрак, сырой и зябкий, не успев и вскрикнуть…
* * *
Сколько времени продолжался этот полет, Конан не сумел бы определить. Может быть, день, а может, два — во всяком случае, он помнил точно, что несколько раз засыпал и даже видел сны, в коих грезилось ему прошлое — далекое и близкое, — а также будущее, но оно весьма смутно, за пеленою, сотканной из золотых и серебряных звезд… (Проснувшись, он не мог поручиться, что вообще видел это самое будущее, да и было ли теперь оно для него? Куда летит он во мраке? Где завершит полет? Или сие есть коридор, ведущий к Серым Равнинам?)
Но и такие мысли не трогали сердца юного варвара. Он замерз, потому что ветер дул постоянно, сильно, навстречу ему. В полудреме он подтянул колени к груди, руками обнял себя, и в этой позе летел еще долго, изредка вспоминая о Майло, но сразу отвлекаясь иною думой, призрачной, нелепой, вялой.