Именно так в СССР создавалось атомное оружие и многие другие научно-технические разработки — в бериевских шарашках, где неконкурентные, артельные отношения внутри лабораторий контрастировали с жесткой конкурентной борьбой, фактически борьбой за выживание, между лабораториями. В условиях конкуренции между кластерами сами эти низовые звенья работают результативнее, и все отношения внутри кластера подчинены необходимости решить коллективную задачу. В условиях нестабильного режима функционирования системы управления каждый руководитель низового звена — бригадир, лейтенант, цеховой мастер, капитан судна, режиссер — совершенно иначе организует работу своих подчиненных, иначе дает задания, иначе спрашивает, потому что знает, что он сам погружен в конкурентные отношения и в случае провала его как минимум выгонят с работы, а могут и посадить.
Вот как формулирует свою идеологию управления одна из современных преуспевающих фирм: «Система внутри фирмы должна быть жестче, чем снаружи, тогда фирма крепче. Это значит, что конкуренция внутри должна быть суровее, чем за пределами предприятия, отношения — более жесткими, система поощрений и наказаний — более четкой. То, за что рынок наказывает рублем, внутри фирмы должно наказываться червонцем. А когда фирма внутри себя испытывает давление большее, чем давление внешней среды, она, согласно законам физики, расширяется, захватывая новые территории, предприятия и денежные потоки»[170].
Известно, что в ходе естественного исторического отбора побеждают те общества, которые умеют раньше распознать конкурентные преимущества. Прогресс идет быстрее там, где преуспевающие хозяйственные ячейки быстрее подавляют конкурентов и захватывают рыночную долю отстающих. Русская система управления в своем нестабильном состоянии, в условиях «конкуренции администраторов», отличается более ранним распознаванием преимуществ, чем классическая западная конкуренция.
Возьмем промышленность. Для того чтобы в середине XX века на Западе предприятие, более передовое по технологии и менеджменту, захватило рынок, необходимо время, пока потребители оценят продукцию как более качественную и дешевую, пока оптовики начнут закупать у них продукцию в большем количестве, пока розничные торговцы начнут продвигать этот товар и убедят покупателей в его достоинствах, пока покупатель распробует, пока закончатся длительные процессы заключения и перезаключения контрактов по окончании финансового года, пока преуспевающее предприятие убедит банкиров, что именно ему надо дать кредит на развитие производства, пока банкиры дадут кредиты тем, кто лучше, а не тем, кто хуже, — это длительная процедура.
В нестабильной же аварийно-мобилизационной системе управления в СССР середины ХХ века данные затраты времени не требуются. Если какое-то предприятие на начальном этапе показывает лучший результат, его продукция лучше по техническим параметрам, выше динамика снижения себестоимости, то «рыночная доля» данного завода увеличивается автоматически. Директора этого предприятия назначают заместителем министра, на завод проливается золотой дождь государственных инвестиций, а руководителей отстающих предприятий выгоняют или репрессируют. В более позднюю эпоху, в 70–80-е годы, увеличение доли передовых предприятий происходило за счет присоединения к ним как к головным предприятиям производственных объединений менее успешных заводов и фабрик. Все это делалось быстро, волевым решением.
Примером может служить развитие нефтедобычи. До войны нефти добывалось 33 млн тонн в год. К концу войны нефтедобыча упала до 19 млн тонн. Н. К. Байбаков к 1946 году стал наркомом нефтяной промышленности южных и западных районов СССР. Он вспоминает:
«В феврале 1946 г. большая речь Сталина: анализ состояния экономики, расчет перспектив. Но когда я услышал: довести добычу нефти до 60 млн тонн, поверьте, волосы на голове зашевелились. На следующий день я позвонил Берии, чтоб выяснить, откуда такие директивы, чьи расчеты? Берия отвечал в своем стиле: сказано — исполняй! И это было исполнено! Через 10 лет в СССР добывалось уже 70 млн тонн.
Я сказал Сталину:
— Для этого нужно развивать базу „второго Баку“, необходимы немалые капиталовложения, материальные ресурсы, привлечение рабочей силы.
— Хорошо, — ответил Сталин, — изложите конкретные просьбы в письменной форме. Я скажу Берии.
Он набрал по телефону номер:
— Лаврентий, все, что попросит т. Байбаков для развития нефтяной промышленности, надо дать»[171].
В приведенном выше случае нефтяная промышленность получила приоритет, в ее пользу были перераспределены ресурсы каких-то других отраслей, поставлены жесткие задания. И требуемый результат был достигнут. В демократической стране с рыночной экономикой для достижения такого же результата пришлось бы ждать, пока почувствуется нехватка нефти, ждать, пока нехватка нефти вызовет рост цен на нее, затем ждать, пока в ходе межотраслевой конкуренции нефтедобывающие компании за счет ценового преимущества покажут лучшие, чем фирмы других отраслей, финансовые результаты, затем ждать, пока инвесторы решатся перевести капиталы из других отраслей в нефтедобычу, пока советы директоров нефтяных корпораций убедят акционеров тратить прибыль не на дивиденды, а на капиталовложения, и так далее.
В русской модели управления на нестабильной фазе ее развития процесс перераспределения ресурсов между отраслями перескакивает через перечисленные выше этапы. За долгие столетия указанный подход к конкуренции как к борьбе за волевое перераспределение ресурсов вошел в плоть и кровь русской модели управления, въелся в стереотипы поведения людей. Даже в такой, казалось бы, деликатной сфере, как наука и искусство, как только намечается какое-либо новое направление в живописи, в литературе, в музыке или театре, то сторонники этого направления сразу же образуют замкнутую секту и начинают отчаянно враждовать с другими направлениями, поносить их последними словами, бороться за внимание аудитории всеми дозволенными и недозволенными средствами. С самого начала они ведут себя агрессивно, как волчата.
Вообще-то, в науке сам за себя должен говорить результат — открытия и публикации, в литературе — тиражи журналов, в искусстве — аншлаги и очереди в кассы. Но наши литераторы, художники, артисты, ученые почему-то не ждут, когда публика придет к ним и признает их успех. Они сбиваются в стаи-кластеры и с первых шагов доказывают, что их учение, их направление, их школа являются единственно верными и правильными, и большую часть сил тратят не на то, чтобы творить самим и утверждать свое научное или художественное направление, а на то, чтоб задавить конкурирующие школы, расходуя время и силы на публицистическую, административную и политическую борьбу с ними.