Предприятие, в котором я работаю, унаследовало описанный выше старомосковский подход к кадровой политике. Приобретая контроль над очередным заводом, оно не увольняет топ-менеджеров «захваченного» предприятия, а интегрирует их в свою структуру. Иногда им приходится расстаться со старой должностью, но взамен они получают равнозначную на каком-либо другом заводе, принадлежащем нашей фирме. Поэтому расширение фирмы происходит относительно легко, скупка контрольных пакетов акций не встречает сопротивления со стороны руководства этих предприятий. Бывали случаи, когда директора добровольно передавали контроль над своими предприятиями, рассчитывая сделать более удачную карьеру уже в структуре нашей фирмы, как когда-то удельные князья переходили «под руку Москвы». Что же касается их привилегированного положения, то различия между заслуженными сотрудниками, давно пришедшими в фирму с рядовых должностей («боярами»), и новыми, бывшими руководителями независимых предприятий (недавними «удельными князьями»), стираются прямо на глазах.
Как жили себе по адату, обычному праву, Средняя Азия, Кавказ и Закавказье до царей, так они жили и при царях, и при советской власти. Главное, что от них требовали, — выполняйте производственные планы, соблюдайте социалистические ритуалы, носите партбилеты, платите членские взносы, ходите на демонстрации, а уж какие вы там мусульманские обряды неофициально соблюдаете, платите ли калым — эти «пережитки» Москва старалась не замечать. Сверху вниз вплоть до уровня кластерных единиц — полная централизация. Зато внутри кластера — полная автономия. Потому и легко было прирастать империи, потому и переходили под руку Москвы без лишнего сопротивления обширные территории и целые государства. Ведь принципиально для них мало что менялось. Надо было лишь в качестве готовой ячейки встроиться в уже существовавшую структуру, состоящую из разнообразных ячеек.
Постсоветская эпоха сохранила такое положение дел. «…Федеральные власти (и связанные с ними бизнес-группы) стремятся контролировать ключевые экономические и финансовые ресурсы, а во „внутреннюю политику“ регионов практически не вмешиваются. В обмен на лояльность региональные лидеры получают „иммунитет“, то есть право на местное самоуправление»[160]. Это уже пишут о современной России.
Состоящая из кластерных единиц система управления похожа на виноградную гроздь. Каждая отдельная ягода сохраняет свое внутреннее устройство, и всего лишь через черенок, через свою элиту, пристраивается к российской системе управления. Образуется большая гроздь винограда — наглядная модель российской системы управления. Оборотной стороной такого механизма является негомогенность империи. Те обширные конгломераты, территориальные, идеологические, национальные, которые России довольно легко удалось собрать под себя, неоднородны. И империя, как только слабеют узы, стягивающие ее, легко разваливается в экономическом, политическом и территориальном аспекте.
Разумеется, отношения между вышестоящими организациями и кластерами в значительно степени зависят от того, в какой фазе находится система управления в целом. В спокойные годы система управления функционирует в стабильном режиме, и управленческий аппарат, защищаясь от любых проявлений конкуренции (чтобы никто не сравнивал его деятельность с работой аппарата на других территориях, в других отраслях и предприятиях), пытается проникнуть внутрь управления кластерными ячейками (общинами, взводами, бригадами, колхозами и т. п.). Начинает глушиться любая инициатива, навязываются шаблонные схемы работы; система деградирует и теряет результативность.
Когда же наступает кризисный период, управленческий аппарат захватывается реформаторами и революционерами. Система управления переходит в аварийный, нестабильный режим функционирования, вышестоящие органы мобилизуют и перераспределяют ресурсы, дают жесткие задания. И кластерные ячейки, выбросив на свалку навязанные им в предыдущий спокойный период формальные ограничения, поступают так, как считают нужным для достижения поставленной цели. Как правило, им это удается. Выработанная веками «кластерная психология», понимание того, что выжить и преуспеть можно лишь вместе со своей группой, и есть тот самый «русский коллективизм», о котором много написано и сказано. По мнению директора известной консалтинговой фирмы McKinsey & Company Эберхарда фон Ленайзена, ценность каждого человека рассматривается не сама по себе, а вместе с командой: «Скажем, если этот человек перейдет из одной группы в другую, то его ценность будет не так очевидна, как в первой»[161].
«Особенностью нашей истории является многовековое стремление государства подавить личность ради того, чтобы превратить человека в „винтик“ хорошо отлаженного механизма. Русский человек привык находить способы ограждения своей личности от подобных посягательств (поэтому любимый герой русской литературы — человек, в разных формах противопоставляющий себя государству). Объединение в группу — один из таких способов, поскольку группе легче блокировать или смягчать отрицательные воздействия внешней среды»[162]. Кластерные структуры тщательно оберегают (иногда даже скрывают) свои внутренние управленческие механизмы от вмешательства «сверху». «А помните, как у Н. Островского говорится о порядках в Первой Конной? Когда оплошавшего бойца судили сами, ночью, без командиров и комиссаров?» — пишет об этом А. Паршев[163].
Поэтому нельзя однозначно сказать, что централизация управления подавила инициативу и самостоятельность русского народа. То, какие формы принимала централизация в России, способствовало сохранению стереотипов самостоятельного, автономного поведения людей. Просто на разных фазах управления эта автономность проявляется по-разному.
На фазе стабильной, застойной, самостоятельность проявляется в том, как люди уклоняются от выполнения законов, приказов и распоряжений, как они избегают наказаний и строят свою независимую жизнь под гнетом государства и системы управления. В этом их автономия, их творчество и инициатива. А в нестабильной, аварийной, фазе, самостоятельность проявляется в том, как инициативно и нешаблонно низовые кластерные единицы решают те проблемы, которые ставит перед ними нелегкое кризисное время.
Стабильное и нестабильное состояния системы управления
В каждый момент времени русская система управления пребывает в одном из двух состояний — или в состоянии стабильном, спокойном, или же переходит в нестабильный, аварийный, кризисный режим работы. В стабильном состоянии управление осуществляется неконкурентными, административно-распределительными средствами. С переходом к нестабильному состоянию стиль действии всех управленческих звеньев коренным образом меняется. Система управления становится агрессивно-конкурентной. Но эта конкуренция имеет мало общего с конкуренцией в западном понимании, поэтому она и не кажется таковой. Создается обманчивое впечатление, что в нестабильном состоянии русская система управления подавляет конкуренцию точно так же, как и в стабильном.