выросли на фильмах про войну и зверства фашистов. Но потом начинаешь привыкать к этим древним санскритским знакам. Пока Гитлер не присвоил себе этот символ – он означал в понимании людей лишь пожелания добра и благодати. Видимо, поэтому индийцы его размещают везде, где возможно. На посуде, домах, церквях, украшениях. И даже на коробочках с анашой, которую пытаются тебе продать уличные мальчишки на центральных улицах и площадях.
Собственно, именно изображение свастики, аппетитный запах, а также несколько запаркованных на полянке у ворот машин и подтвердили наши догадки, что внутри нечто вроде загородного ресторана. С видом на реку и закат. А он был все ближе. Солнце в тропиках садится с неимоверной скоростью. Вот, кажется, только что шли, скрываясь от палящих лучей под кронами деревьев и изнывали от жары. Но всего десять минут, и раскаленный диск начал сваливаться за горизонт. Прямо на глазах. Надо было торопиться. Вот-вот нас накроет темнота, и возвращаться по тропинке будет уже очень страшно.
– Давайте, девочки! Не тормозим! Сейчас быстро посмотрим место. Договоримся на завтра, чтоб подготовили все на десять человек, и двигаем обратно. Скажем нашим, чтоб на завтра свои мебельные дела переносили. Все равно сюда вернемся, – раскомандовался второй пилот.
Рысью рванули через ворота со свастикой, обогнули одноэтажный дом-кухню, выскочили на набережную. Думаю, кто был в Индии, уже догадался, что мы там увидели. Нет? Не догадались? Прямо на песке горело несколько костров. Погребальных костров, на которых сжигали покойников. Ближайший к нам как раз уже набрал полную силу. Трещали дрова, полыхала «кровать», на которой лежало тело. Кровать, кажется, такая же точно, как та, за которую сейчас торгуются наши летчики с хозяином. И которая должна стать украшением чьей-то спальни в малогабаритной квартире Лобни. Несколько индусов разбирали уже потухший соседний костер, раскидывали еще тлеющие головешки, копошились в них железными палками. Кажется, искали что-то. Еще двое тащили недогоревшее тело к реке.
Это было так неожиданно и так страшно. Еще и внезапный порыв ветра с реки бросил прямо в лицо едкую, черную гарь. Катя сглотнула, закатила глаза и плавно свалилась на песок, а у меня началась истерика. Я кричала и плакала так, что оглохли не только трудолюбивые похоронные работники, но и жители деревни на другом берегу. Я уже ничего не соображала, все мысли и страхи ушли в этот безумный крик. Наконец силы иссякли, перед глазами закрутилось все, и я грохнулась в обморок следом за подругой. Последнее, что осталось в памяти – это разом потерявший все свое самообладание второй пилот, который бегал вокруг нас, восклицая: «Вот придурки, вот придурки, нелюди».
Очнулась от осознания того, что тону. Вода обступала, забивалась в нос. Это «нелюди», бросив своего покойника, прибежали к Михаилу на помощь с ведром воды и окатили нас с Катей по очереди. Вернее, начали с подруги. И она уже сидела отплевываясь и ругаясь такими словами, которых вообще не ожидала услышать от выпускницы педагогического университета. Собственно, уже через секунду я повторила ее лексику. И с вариациями. По лицу текла вода из Ганги, смешанная с золой. Белая майка была безнадежно испорчена. А вокруг собралась кучка местных ритуальщиков, молча глазевших на наши бюсты, плотно обтянутые намокшей одеждой.
Минута всеобщего остолбенения была прервана сильным треском ближайшего костра. Внезапно тело, горевшее в нем, провалилось прямо на угли, взвился огромный язык пламени. Со страшными, лопающимися звуками от корежившегося сгустка отлетела пылающая голова и покатилась по склону к реке. Еще один хлюп – это от костра отлетело еще что-то. Прямо в нашу сторону. О боже, теперь это была обгоревшая кисть руки. Она шлепнулась буквально в метре от Кати. Этот шлепок ознаменовал собой полный заход солнца. И неожиданно нас накрыла ночь. Темный двор теперь освещали только яркие костры, отражающиеся в черных водах реки. Что было дальше, помню плохо, кажется, мы вскочили со скоростью реактивных ракет и заметались в поисках выхода из этого экзотического ада. Проскочили ворота со свастикой, в темноте проскочили тропинку, да и не было времени ее искать. Подгоняемые звериным испугом, неслись, как оглашенные, по пыльной дороге, которая, видимо, служила основной трассой для транспорта, подвозящего трупы. Пыль, столбы которой мы поднимали, осела на наших мокрых футболках, на наших зареванных, грязных лицах..
К автобусу мы прибежали в виде сотрудников цементного завода в конце смены и упали в объятия наших ничего не понимающих и еще спокойных членов экипажа. Командир рассчитывался мелкими купюрами с хозяином. Сбоку двое подсобных рабочих разбирали пять кроватей и перевязывали рейки веревками. Одну, уже готовую упаковку невозмутимый водитель вместе со своим племянником Кришной пытались запихнуть в салон микроавтобуса.
Где-то сзади, отстав и хватаясь за сердце, ковылял наш сравнительно чистый, но не менее перепуганный отец-герой Миша.
– Мужики! Бросайте мебель! Это для трупов! На них покойников жгут! Поехали, поехали отсюда быстрее!
Но хозяин кроватей, поняв, что выгодная сделка срывается, моментально спрятал купюры и начал боком-боком пятиться в темноту, к своей будочке-магазину. Понятно было, что деньги не отдаст.
Летчики остолбенели. Окинули взглядом уже практически подготовленные к транспортировке сандаловые деревяшки, нас, похожих на египетских мумий под слоями многовековой пыли и с размазанными потоками туши, золы и помады на лицах, запыхавшегося второго пилота с круглыми от ужаса глазами.
Бригадирша спохватилась первой. Принесла из автобуса несколько припасенных бутылок минералки, уже знакомое нам махровое банное полотенце, пару пачек спиртовых салфеток.
– Ну давай, давай, успокаивайся. Все хорошо, все живы, – приговаривая, лила мне воду на руки наша грозная мадам. – Лоб посильней потри, черное пятно какое-то. А майку и джинсы отстирать можно. Сейчас вон порошки какие хорошие, – от такой неожиданной заботы я разревелась, как белуга. Рядом так же всхлипывала утирающаяся бригадирским полотенцем подруга. Стресс начал переходить в озноб. Руки и ноги затряслись уже как под электрическим током. К тому же сразу после заката похолодало до +25. А после дневной жары под сорок градусов эти двадцать пять уже воспринимались как ночная прохлада.
– Васильич! Виски там остались с обеда? Неси немедленно. Надо дезинфицировать девок. Нам еще