ТЕБЕ И ЕМУ
Ты говорила мне, что он уже садитсяИ гордо выглядит, как молодой орел.И любо слышать мне, как сыном мать гордится,Приветствуя ребячий произвол.
Он зим еще не знал, и круг его в начале.Стремленье первое – дать юной силе ход.Чтоб руки матери подняться не мешали,Он много раз их гневно оттолкнет.
И будет сладкий миг, когда он крепко станет,И лучший миг еще, когда он крикнет: я!И он пойдет на клич, куда его поманитПрекрасная богиня бытия.
В углу моем, смиряясь, незримо привыкаюСурово заглушать зов жизни изжитой.Чего еще я жду? Иль, может быть, желаю?– Жизнь хороша, но лучше – на покой…
Что впереди с моей я стал бы делать волей?Обманы смутных дней я до конца познал,И ныне утлый гроб мне грезится без боли,Заманчивый, как страннику привал.
Расскажешь сыну ты, когда понять он сможет,Как странно наши с ним скрестилися пути;И пусть рука его тебе еще поможетЗа мною вслед покорно добрести.
СТАРУХА
Посвящено В. Е. БахтадзеЕдва повечеру окончится поверкаИ скрежетом ключа мне кровь оледенит,Ко мне приблизится старуха-лицемеркаИ на ухо спеша заговорит.
Меж тем как ночь недвижима на страже,Проходит старая и шепчет, наклонясь,Что был ты то да се, силен и важен даже,И чьей-то прихотью стал только грязь.
И липнет, как слюна, и сморщенной рукоюДокучно, медленно чело ласкает мне.От этой жалости я рабьим сердцем воюИ цепь мою кусаю в полусне.
Все койки до конца она пройдет дозором,Оплачет всех, кто слезы лить готов,И нескончаемым, томящим разговоромЗаманит нас в трясину без краев.
А ночь тюремная на страже не устанет,Покуда черноту царапает восток,И каждый, истомлен, как приведенье встанетНа скрип ключа, будящего замок.
ЗАПРЕТНОЕ СВИДАНИЕ
Сквозь щелку двери мы едва переглянулись,Ты поняла меня, и губы улыбнулись.Прощаемся кивком. И вот к тому окнуСпешу перебежать: обманем сатану!
И я не долго жду. Спешит. Остановилась.Корзину ставит в снег. Окно дарует милостьБеседы радостной, свободной и живой.Чуть только далеко… Но воздух-то какой!
И в этом воздухе ядреном и колючемТвой голос слышится, отрадно благозвучен,Как горного рожка торжественная медь,Как журавлиный клик, манящий улететь…Морозец-то каков! Но в сочетанье дружномДва наших голоса текут зефиром южным.
НОВЫЕ СОСЕДИ
От сумы да от тюрьмы…
Пословица
Новые соседи принесли нам жалобы новые,Слова-то другие, а послушаешь – те же.Ночью храпы иные, а сны, видно, наши, свинцовые…Наши прошли вы этапы, наши канавы и межи.Новые соседи, привет от старых пленников!Только не горюйте слишком, не советую:Жить здесь можно труднику, можно и бездельнику,Есть куда направить лодочку отпетую.
Лодки наши, лодочки, с парусами рваными,Бури-то вас бросили и рубили скалами…Солнце где-то прячется, скрытое туманами.Много горевали вы? То ль еще бывало нам?Бросьте счет, товарищи: дни, недели, месяцы…Не томи, друг, сердца, назад не оглядывайся,Принимай без страха всё, что только встретится,От сумы с тюрьмой, смышленый, не отказывайся…
КОРЕЙША
Провидец, скрывшийся безумьем, словно маской,Он в шутку звал себя студентом хладных водИ жил, утешенный какой-то дивной сказкой,В больнице под ключом – Бог весть который год.В чудачествах не знал ни меры, ни предела,Сегодня – балагур, назавтра – глух и нем.Брал приношения и раздавал их тем,Над чьими душами нужда отяготела.
И много было в нем непонятых глубин…Забьется в уголок, зачем-то камнем дикимС благоговением, с вниманием великимДробит бутылки там… Как маг и властелин.Когда к нему порой ходили за советом,Он на клочке писал неясные слова.Он юродивым был и, может быть, поэтом,И умер, преклонясь, как осенью трава.………………………………………………
За гробом рос прибой задумчивых людей.Шли плача и скорбя. Казалось, будто правилОн сердцем простецов, кто любит горных фей…И след сияющий по-над Москвой оставил.
МОЕЙ ЖЕНЕ
Мать четырех детей – двоих ты потеряла:Порхнули ласточки из милых рук.Мечтой скорбящею за ними ты витала;Так облачко целует лунный круг.
И двое близ тебя: наш отрок и малютка,А я в плену – и как могу помочь?Томит грядущее: оно темно и жутко:Холодная, всклокоченная ночь.
И пусть мне говорят, что я напрасно верю,Что я не в силах Бога доказать, –Пусть будет так! Я тайну сердцем мерю:Я знаю, что такое смерть и мать.
НЕ ХЛОПОЧИ
День пережит – и слава Богу
Тютчев
Читай мои стихи… Я в них тебе виднее.Забудь про шелуху печальную мою.Я душу отдаю моей крылатой фееИ в ней тебя и мир ласкаю и люблю.
И что мне до того – я тощ или упитан?Тюремной сырости души не умертвить.Когда для песен я взлелеян и воспитан,Я в беспредельности давно уж начал жить.
Не беспокой же тех, кто в мире власть имеет.Так безразличен мне превратный мой удел…Когда в душе моей весной незримой веет,Мне только жалко их тупых враждебных стрел.
СЕКТАНТ. (Откровение, гл. 11, ст. 2-3).
Сегодня ввергнут к нам евангельского толкаСектант, и вопрошал его наш сионист,Как экземпляр живой диковинного волка,Что между сереньких так странно бел и чист.
Да, веру жаркую не спрячешь – не иголка.– Но в Тройцу верите? – Как в Библии стоит.– И в Богородицу? – Он гнулся мягче шелка,Но отвечал, храня невозмутимый вид.
– В Апокалипсисе, – сказал он в заключенье, –Есть нам пророчество: закончится наш стройВ сорок два месяца – и будет нисхожденье.
Затихнул и поник печально головой.«О, два свидетеля, отцы святых декретов!»Так говорил слуга евангельских заветов.
РУДОЛЬФ ШТАЙНЕР. Сонет
Твое обетование не ложно,Великий Вождь, ты прав, я вижу это:Душа народа ждет, как мать, тревожноНеверный шаг незрелого поэта.
Так вешним днем пробьются осторожноПобеги трав, когда земля пригрета.Теперь мне сердце выразить возможно,Когда над ним стоит моя планета.
И пусть ты далеко: ведь дух твой мощныйДостиг меня через поля и горы,От юга твоего к стране полнощной.
Мне грезятся пылающие взоры,Чело жемчужное, движенья дланейИ слышны громы вещих заклинаний.
СОСЕД
Посвящено Л. А. П.Были соседи мы, стали соседями,Рядом ведь камеры нашей тюрьмы.Душу отводим порою в беседе мыВ краткие дни нашей лютой зимы.
Ввергнутый в яму (хотя и не львиную),Так же ты ясен, как ранее был,А запоешь про детину с кручиною –Кажется, всё бы с тобой позабыл!
Мы прочитали вчера с изумлением,Будто пропали бумаги твои.Ищут по городу их объявлением…Водку хватил он иль выпил Аи?
Что б он ни выпил, печальный мучитель твой,Верно, не будет ему веселей,Чем близ тебя, средь волны освежительнойПесни широкой и вольной твоей.
СЕМИЦКАЯ ПЕСНЯ