— Но ведь вашу точку зрения вы защищаете тоже косвенными доказательствами, — сказал Брандт.
— Вам известно, что мы работаем в этом исправлении, — продолжал Панфилов, — с новыми методами исследования. И результаты представим на обсуждение совета в ближайшее время.
— Желаю удачи, — сухо сказал Брандт.
— Не в этом дело, Всеволод Александрович, — с огорчением ответил на его реплику Панфилов. — Мне хотелось бы, чтобы из моего выступления вам стало ясно, почему меня так огорчает ваша нетерпимость к точкам зрения, не совпадающим с вашей. Поймите, жизнь требует от нас решения самой грандиозной проблемы, когда-либо вставшей перед нашей наукой — приспособления к неожиданно возникшему вредоносному условию среды — ионизирующей радиации. Вы экспериментально обосновываете невозможность решения этой проблемы. Так по крайней мере не отказывайте другим ученым в праве работать в этом направлении.
Панфилов замолчал. Брандт сидел насупясь, не поднимая глаз.
— Извините, — добавил Панфилов, — если я огорчил вас своим выступлением. Но я был предельно откровенен.
Он сошел с трибуны и направился к своему месту. Декан объявил перерыв.
Глава четвертая
Зоя напоминает о себе
Вернувшись вечером домой, Юрий нашел на столе письмо: и сейчас же по непривычно удлиненной форме конверта из плотной белой бумаги, с зеленой и оранжевой марками, по тонкому, уверенному почерку догадался, что оно от Зои.
Он взял письмо в руки, чувствуя, как от радостного волнения сжалось сердце, и не торопясь, жалея каждую минуту этого чудесного чувства, вскрыл конверт.
Весь сентябрь, который прошел у Зои в подготовке к отъезду, они встречались редко. Провожала ее и Андрея вместе со студентами кафедры космической биологии целая толпа родных и знакомых. Из Ярославля приехала ее мать. Но за день до отъезда Зоя зашла в комнату дипломников проститься, и Юрий проводил ее до троллейбуса.
Ему не удалось сказать ничего. Они шли по дорожке вдоль центральной аллеи. Был холодный, сырой, пасмурный день. С желтеющих лип летели мокрые листья. Зоино лицо зарумянилось от ветра и казалось тревожно взволнованным. Но Юрий молчал, хотя и понимал, что это последняя возможность побыть с Зоей наедине. Он выдавливал из себя незначительные фразы, даже пытался острить. Зоя молчала. И только, протянув ему руку, когда подходил троллейбус, она улыбнулась и сказала:
— Я буду тебя помнить. Обязательно напиши. Я тебе сразу отвечу.
И вот теперь ее письмо лежит перед ним.
«Здравствуй, Юра, — писала она. — Спасибо за письма. Мы живем дружно, но очень скучаем по дому, и каждое письмо для нас большая радость. Вот уже два месяца мы в Америке. Впечатление огромное, и чем сильнее оно, тем теплее воспоминание о Родине и ярче постоянная мысль о том, что здесь мы только гости, а на той стороне планеты наш дом, наши родные, наши близкие, которые ждут нас и любят.
Мы в Калифорнии. Начало декабря. В Москве, на Ленинских горах, снег, лыжи, трамплин, катки, мороз. А здесь — вечное лето. Тепло, как тогда в Сочи (какое чудесное было время!). Город-великан на берегу Великого океана. Все в Сан-Франциско заставляет вспоминать Джека Лондона, Драйзера, Синклера. Окленд — новая часть города, раскинувшаяся на восточном берегу бухты Сан-Франциско. Через бухту — гигантский висячий мост, похожий на наш Крымский мост у Парка культуры и отдыха, только гораздо больше. Дальше от Окленда с севера — пригород Беркли, где находится Калифорнийский университет.
Красивые здания, много зелени. Общежития для студентов не хуже, чем в Московском университете. Основная масса студентов — физики. Медицинский факультет крошечный. Но работы в области радиобиологии и радиомедицины поставлены здесь образцово. Огромные виварии, источники всевозможных излучений для воздействия на животных. Не покидает постоянное ощущение, что здесь изучают могучую силу, которая с одной стороны — новый источник энергии, облегчающий труд человека, с другой стороны — потенциальное фантастическое оружие, угрожающее существованию самого человека на Земле.
К нам относятся хорошо. Студенты приветливы, всегда хорошо настроены, веселы, энергичны. Очевидно, среди них есть разные люди. Но разобраться трудно. Газет масса, огромные, по десять-двенадцать страниц, точно небрежно оформленные журналы. Студенты читают их с конца — с отдела спортивных новостей, голливудских сплетен с портретами кинозвезд, уголовной хроники и редко доходят до середины, где помещаются политические известия. А читать стоит. Все эти дни с первых полос не прекращается обсуждение известия о Пицундском космическом корабле. Среди них — самые фантастические, вплоть до того, что в нем обнаружены пассажиры. Но еще большую сенсацию вызвало сообщение о возвращении советского космического корабля после облета вокруг Луны. Когда мы приехали, это сообщение было еще в центре внимания. Много пишут о подготовке к запуску новых американских космических кораблей. Готовится будто бы запуск ракеты на Марс. Еще больше сообщений о подготовке новых испытаний атомного оружия. В общем тревожно. Но все же я не жалею, что поехала. Нужно с полной отчетливостью представлять себе масштабы человеческой деятельности в эпоху атомной энергии как в созидательном, так и в разрушительном плане, чтобы понять значение той специальности, которую мы для себя выбрали, и перспективы ее развития.
Все ребята здоровы и много работают. Андрей Цветков занимается с завидным усердием. Никаких прогулок и экскурсий. Либо лаборатория, либо библиотека. Не думаю, чтобы это было полезно. Он стал нервным и раздражительным. Впрочем, узнав, что пишу тебе, он просил меня передать, чтобы ждали письма от него.
Кончаю письмо. Мне очень жаль, что я не смогла написать всего, что хотела. Крепко жму твою руку. Сердечный привет товарищам по кафедре — Майе, Ярославу и всем остальным».
Глава пятая
Павел Александрович Панфилов
Юрию не работалось. Тема его дипломной работы теперь казалась ему банальной, неинтересной. Каждые две недели он добросовестно счищал роговичный покров с глаз крыс, подвергшихся поражению космическими лучами, и наблюдал за ходом регенерации. Да, восстановительные силы животных были подавлены. Зарастание повреждения шло очень медленно. Клетки делились редко и неравномерно. В картине распределения ДНК при делениях клеток обнаруживались ненормальности. Словом, все шло так, как требовала теория генетической информации. Космические лучи повредили ее главный субстрат — нуклеиновые кислоты. Отсюда подавление синтеза белка, роста и размножения клеток. Казалось, все укладывалось в схему Брандта.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});