Читать интересную книгу Последняя империя. Падение Советского Союза - Сергей Плохий

Радиостанция “Эхо Москвы” непрерывно рассказывала о событиях у Белого дома. Из телерепортажей накануне вечером граждане узнали, куда им идти. Если бы они не откликнулись, как уже проигнорировали ельцинский призыв к забастовке, ничто не спасло бы от разгрома нарождающуюся российскую демократию. Однако люди отозвались. Выступавшего с балкона Ельцина слушало около ста тысяч москвичей. Они развернули огромный триколор. Флагами поменьше украсили балкон, с которого Ельцин обращался к городу и стране. Он выступал, стоя за пуленепробиваемыми щитами, и охранники при первой же возможности увели его внутрь, опасаясь, что на соседних крышах могут укрываться снайперы.

Нехватки в ораторах в тот день не было. В течение трех часов они сменяли друг друга, а собравшиеся скандировали: “Ельцин, мы с тобой!”, “Россия жива!” и “Хунту под суд!” Выступили, кроме прочих, бывший министр иностранных дел Горбачева Эдуард Шеварднадзе и поэт Евгений Евтушенко: последний назвал Белый дом “раненым мраморным лебедем свободы, защищенным народом” и “плывущим в бессмертие”. Присутствовал и всемирно известный виолончелист Мстислав Ростропович: он узнал о перевороте из новостей и тут же прилетел из Парижа. Попав в Белый дом, он выступил перед его защитниками, а потом даже взял в руки автомат. Елена Боннэр, вдова Андрея Сахарова (отца советской водородной бомбы и политического диссидента), расшевелила толпу, рассказав анекдот из семейной жизни. Как-то она поинтересовалась у кагэбэшника, почему о ее муже распространяют ложь. “Это пишется не для нас с вами, а для быдла”, – ответил сотрудник госбезопасности. “Вот то же самое и с хунтой, – объяснила Боннэр. – Все говорится и пишется для быдла. Они думают, что мы – быдло”. Слушатели Боннэр не считали, что они – быдло. Когда организаторы митинга обратились к участникам с призывом защищать Белый дом, откликнулись тысячи людей12.

Когда митинг близился к концу, Ельцин получил долгожданный сигнал о поддержке. По городскому телефону, который КГБ не отключил, донесся голос Джорджа Буша. Наконец президенту США удалось хоть кому-нибудь дозвониться. Днем 19 августа, за несколько минут до того, как Буш, еще в Кеннебанкпорте, дал первую публичную – очень сдержанную – оценку переворота, Андрей Козырев, сорокалетний министр иностранных дел при Ельцине, вызвал американского поверенного Джима Коллинза. Он намеревался вручить письмо Ельцина Бушу. “Я обращаюсь к вам, господин Президент, – писал Ельцин, – в надежде привлечь внимание всего мирового сообщества, и прежде всего Организации Объединенных Наций, к событиям, происходящим в СССР, а также к необходимости вернуть законно избранную власть и восстановить М. С. Горбачева на посту Президента СССР”13.

К середине утра в Вашингтоне получили письмо, и зам-советника по национальной безопасности Роберт Гейтс зачитал его по телефону Бренту Скоукрофту, сопровождавшему президента в полете из Мэна в столицу. После краткого обсуждения Буш и Скоукрофт решили, что письмо является достаточным основанием для ужесточения официальной позиции. Заниматься расстановкой акцентов выпало Скоукрофту. Генерал удалился в хвостовой отсек самолета и занялся прессой. Перед объективами он заявил, что заговорщики принадлежат к консервативному крылу и стремятся свернуть реформы, а правительство США не приветствует этот шаг, продолжая считать его ‘^неконституционным”. Президентская администрация постепенно ужесточала оценку, хотя, возможно, и не так быстро, как хотелось Ельцину. Его письмо стало первым официальным обращением из Москвы, но президент России не единственный стучал в то утро в американскую дверь14.

Посол Виктор Комплектов, один из советских чиновников, несколько недель назад сопровождавших Буша в Киев, посетил Госдепартамент, а потом и Белый дом и вручил послания от нового кремлевского начальства. “Я передаю вам это сообщение в поистине критический момент в судьбе Советского Союза и международного положения”, – так начиналось обращение Геннадия Янаева к президенту Бушу. В письме говорилось о решении заговорщиков проводить антиперестроечную политику и в то же время содержалось обещание продолжать реформы. В конце текста, подготовленного экспертами КГБ, Янаев добавил краткое послание от себя, которое опровергало содержащееся в письме утверждение о болезни Горбачева: “Михаил Сергеевич находится в полной безопасности, его жизни ничто не угрожает”. Письмо Комплектов вручил дежурившему в Белом доме Гейтсу, который в тот момент оказался высшим должностным лицом из присутствовавших. “Я обошелся без любезностей и светских разговоров и вообще пытался оказать как можно более холодный прием”, – позднее вспоминал Гейтс15.

Гейтс только что закончил совещание заместителей глав ключевых государственных органов, созванное в 9.30 в оперативном штабе Белого дома. Участники совещания пришли к мнению, что тон американских заявлений относительно переворота должен быть осуждающим. Сказалось влияние доклада Ричарда Керра – заместителя директора ЦРУ. Аналитики управления склонялись к мысли, что исход переворота неясен. Гейтс вспоминал:

Мы в Вашингтоне все отчетливее ощущали, что в Москве что-то не так… Почему до сих пор действует телефонная и факсимильная связь с Москвой? Почему практически ничто не нарушает повседневного хода жизни? Почему не проведены аресты демократической “оппозиции” по всей стране – или хотя бы в Москве? Как режим мог позволить оппозиции забаррикадироваться в здании российского парламента и беспрепятственно пропускал людей туда и оттуда? Мы начали склоняться к мысли, что действиям зачинщиков не хватало согласованности, и, вполне возможно (это лишь предположение), они были готовы дать задний ход.

Было принято решение ужесточить формулировку, добавив слова об “осуждении”. Гейтс согласовал это со Скоукрофтом, который был еще в самолете. Заявление попало в вечерние новости и спасло лицо администрации, начавшей день с заявлений, от которых отдавало попустительством16.

Еще более жесткое заявление одобрили во время второго заседания комитета первых заместителей, которое созвал Гейтс в пять часов вечера. На совещании присутствовали Буш, Брент Скоукрофт и председатель Объединенного комитета начальников штабов генерал Колин Пауэлл. К тому времени были добыты новые свидетельства растерянности заговорщиков. Ричард Керр сформулировал точку зрения ЦРУ так: “Это не похоже на традиционный путч. Он осуществляется не очень профессионально. Они пытаются постепенно, один за другим, брать под контроль силовые центры, а путч не бывает успешным, если действовать поэтапно”. Сводки показывали, что президент уже может выбрать тон пожестче. Новый документ начинался словами: “Мы глубоко обеспокоены событиями последних часов в Советском Союзе и осуждаем антиконституционное применение силы”. В нем цитировалось письмо Ельцина Бушу с просьбой потребовать от заговорщиков “восстановить законно избранные органы власти” и “подтвердить”, что Горбачев по-прежнему президент СССР17.

Ельцин получил сигнал, что Буш принял его сторону. Но звонить российскому президенту американец не спешил. Это было понятно, если учесть не самое приятное впечатление, произведенное Ельциным во время недавнего визита Буша в Москву. Буш попросил помощников соединить его с Горбачевым, но тот не отвечал. Президент США знал о противоборстве Горбачева и Ельцина и старался избегать действий, способных обострить их вражду. Впрочем, ход переворота не оставлял ему выбора. Вечером 19 августа помощники американского президента пришли к заключению, что шефу придется позвонить Ельцину18.

Утром 20 августа телефоны Горбачева продолжали молчать. Скоукрофт подготовил докладную записку, в которой объяснял, почему Буш обязан позвонить Ельцину. У американцев было очень мало достоверной информации о стремительно меняющейся ситуации. Скоукрофт объяснил президенту, что Ельцин укрывается в Доме правительства РСФСР примерно с сотней российских депутатов. Кроме того, ходили слухи об аресте Ельцина. По другим слухам, Горбачев находился в Москве. Американская разведка не могла это ни подтвердить, ни опровергнуть, и советник по национальной безопасности хотел, чтобы президент получил информацию из первых рук. Имелись и другие причины: “Позвонив утром президенту Ельцину, вы покажете, что поддерживаете его, а значит, и конституционный процесс, нарушенный переворотом. Уже тот факт, что вы звонили, явится для него поддержкой… Даже если у Ельцина сложится впечатление, что мы готовы на нечто большее, нежели общая поддержка, это уже важно”. Российского лидера следовало убедить в том, что США поддерживают его призыв к возвращению власти Горбачеву. Кроме того, американцы собирались установить контакт с организаторами путча, чтобы не допустить применения силы19.