Читать интересную книгу Портрет дамы с жемчугами - Кан Кикути

Сёда хотел было закричать, но здравый смысл зрелого мужчины подсказал ему, что делать этого не следует. И все же его обуяла ревность. Ведь под дверью его жены стоял мужчина! Сёда продолжал" идти по коридору.

Мужчина не двигался с места. Это производило удручающее впечатление. Но Сёхэй, поборов страх, приблизился к нему, схватил за грудь и тихо произнес:

– Кто ты?

Незнакомец по-идиотски улыбнулся, и Сёхэй узнал своего сына Кацухико. В этот момент надменный и самоуверенный Сёда почувствовал себя так, словно его ударили чем-то тяжелым по голове. В душе боролись самые противоречивые чувства. Его сын был омерзителен, но еще более гадким казался Сёда самому себе.

– Эй, что ты тут делаешь? – с тихим стоном спросил Сёхэй, обращаясь скорее к себе, чем к сыну.

Кацухико в два часа ночи торчал под дверью у Рурико, вместо того чтобы спать в своей комнате, устроенной и чисто японском стиле и расположенной на противоположном конце дома. Это внушало Сёхэю отвратительное н невыносимое для него подозрение.

– Что ты здесь делаешь? – повторил он. – Да еще в такое позднее время!

Всегда снисходительный к своему слабоумному сыну, отец почувствовал к нему острую ненависть.

– Что ты здесь делаешь, говори же!… – И Сёхэй, сверля сына глазами, толкнул его в плечо.

Но Кацухико все с тем же идиотским видом продолжал беззвучно смеяться, словно издевался над отцом, совершившим постыдный поступок. Боясь разбудить Рурико или Минако, спавшую в соседней комнате, Сёда тем не менее не мог совладать с собой, и голос его становился все громче и резче.

Настойчивость и громкий голос отца, видимо, подействовали на юношу, и он, краснея, ответил:

– Я пришел к сестре!

– К сестре… – словно эхо повторил Сёда, готовый от стыда провалиться сквозь землю.

Он чувствовал, как в нем опять поднимается маленькая, но очень противная ревность. Словно угадав мысли отца, Кацухико стал снова смеяться.

– Зачем же это тебе среди ночи понадобилась сестра? – продолжал допытываться Сёда, стараясь подавить неприятное чувство.

– А просто так, – с безучастным видом ответил юноша, словно ничего необычного в его позднем приходе не было. – Мне захотелось увидеть ее лицо.

– Увидеть ее лицо!…

Сёхэю вдруг стало так стыдно, что он захотел обеими руками закрыть собственное лицо. Не в силах продолжать свои расспросы, он решил принять какие-то меры, чтобы в будущем избежать беды, и, преодолевая отвращение и стыд, сказал:

– Эй, Кацухико! Нельзя ходить по ночам к сестре. Если и впредь будешь здесь появляться, я не прощу тебе этого!

Сёхэй пристально посмотрел на сына. Но у Кацухико на лице было его обычное идиотское выражение.

– Сестра говорила, что можно приходить! – возразил он.

Сёду будто снова ударили по голове. – Когда говорила? – совершенно забывшись, громко спросил он.

– Когда? Она всегда так говорит! Говорит, что я могу караулить у ее двери.

– Значит, ты не первый раз здесь стоишь? Вот дурак!

В Сёхэе вспыхнула жгучая ревность к сыну и в то же время шевельнулось неприятное чувство к Рурико.

– Вздор! Не могла Рурико такое сказать! Я спрошу у нее.

Отстранив сына, Сёхэй толкнул дверь, по она не поддалась. В ту же минуту скрипнула другая дверь.

Из комнаты вышла в белом халате Минако и подбежала к отцу.

– Что здесь за шум? Прошу вас, отец, идите к себе, умоляю! Если услышит сестра, всем нам будет стыдно.

Волнение Минако заставило Сёхэя умолкнуть, только Кацухико продолжал смеяться.

Разбуженная громкими голосами, Рурико оказалась невольной свидетельницей этой непристойной сцены, но продолжала лежать в постели, натянув еще выше белоснежное пуховое одеяло. Лишь насмешливая улыбка появилась на ее лице.

Сёхэй вернулся в свою спальню и провел бессонную, мучительную ночь.

Куда девались его самоуверенность, беспечность, покой. Он, как влюбленный при неожиданном появлении соперника, испытывал тревогу.

Соперник! И кто? Его собственный сын! Эта мысль была невыносима даже для Сёхэя, который больше всего в жизни ценил деньги.

Будь Кацухико нормальным человеком, имеющим понятие о нравственности, Сёхэй пристыдил бы его, упрекнул в недостойном поведении. (Впрочем, неизвестно, хватило бы или не хватило у Сёхэя духу упрекать сына в безнравственности!) Но Кацухико находился под властью слепого инстинкта и безудержного желания, и ему было безразлично, чья жена Рурико. Для него имела значение лишь ее красота. Вдобавок он владел огромной физической силой, поэтому становился весьма опасен.

Теперь Сёхэй с досадой вспоминал о том, что однажды, когда он решил просить руки Рурико для Кацухико, он как-то в шутку сказал об этом сыну. И поскольку новость была для Кацухико из ряда вон выходящей, он крепко ее запомнил, хотя хорошей памятью не отличался. Сёхэй был в полной растерянности. Голова у него отяжелела.

«Надо услать Кацухико из дому! – думал Сёхэй. – Пусть поживет в Хаяме на даче! Придумаю что-нибудь и ушлю его из Токио…»

Устав от непривычных для него мучительных переживаний, Сёхэй потерял способность соображать и к четырем часам забылся беспокойным сном.

Проснулся он в десятом часу. Утро выдалось ясное. Через прозрачные занавески яркое солнце пробивалось в комнату, заливая ее радостным светом. Бодрящая свежесть утра вытеснила из головы Сёхэя неприятные воспоминания прошедшей ночи. С трудом подняв с постели свое грузное тело и надев туфли, Сёхэй вышел на веранду подышать чистым утренним воздухом. Глядя на свой огромный сад, он с наслаждением потянулся и зевнул.

Вдруг он увидел Кацухико, который вышел из зарослей и стал спускаться к пруду. Как и отец, он был плотным и крупным. С ним рядом шел кто-то в нарядном кимоно. Сёхэй подумал было, что это Минако. Они с братом часто совершали утренние прогулки. Но когда тропинка в зарослях повернула направо, Сёхэй отчетливо увидел рядом с сыном Рурико. Ее рука лежала у Кацухико на спине, чуть пониже плеча.

Сёхэя будто ошпарили кипятком. Он ясно представил себе идиотскую блаженную улыбку на лице сына и, придя в неописуемую ярость, почувствовал неодолимое желание надавать сыну пощечин. Но какова Рурико! Не может быть, чтобы она не знала о вчерашнем происшествии, чтобы не слышала отвратительной ссоры отца с сыном у ее дверей. Даже Минако из соседней комнаты выбежала на шум. Нет, быть не может, чтобы Рурико оставалась в неведении! И вот сегодня она нарочно приблизила к себе Кацухико! Это был выпад с ее стороны по отношению к нему, Сёхэю!

«Да, напрасно я считал ее невинным созданием и выполнял все ее капризы. Кажется, я взял в жены дочь военачальника неприятельской армии, сдавшегося на милость победителя. Еще неизвестно, что кроется за этим красивым личиком».

Но все эти трезвые рассуждения не могли заглушить в Сёхэе любовь к Рурико, равно как и ревность, вспыхнувшую в нем с новой силой при виде молодой жены, гуляющей с его сыном.

Сёхэй неподвижно стоял у перил, словно прирос к ним, устремив взгляд в ту сторону, где скрылись молодые люди. С пруда доносился веселый смех Рурико. Беспечный и радостный, он походил на пенье жаворонка. Впервые после свадьбы Рурико так весело смеялась, Сёхэй представил себе, как его сын, молодой и безупречно сложенный, резвится возле пруда вместе с Рурико. Сёхэй плюнул с досады и, что-то решив про себя, о чем говорили его упрямо сдвинутые брови, вернулся в дом.

Терзаемый ревностью, он сорвал зло на слугах, кое-как умылся и с пожелтевшим от злобы лицом сел завтракать. Рурико, которая обычно завтракала вместе с мужем, все еще не возвращалась из сада.

– Где же госпожа? – грубо спросил он у служанки.

– Они в саду.

– Скажи, чтобы возвращалась, что я давно уже встал!

– Слушаю-с.

Испуганная грозным видом Сёхэя, девочка побежала за Рурико.

«Я скажу ей, что возмущен ее поведением, ее необдуманным поступком», – решил Сёхэй и стал с нетерпением дожидаться Рурико.

Спустя несколько минут в коридоре послышался шелест платья, и в комнату впорхнула Рурико.

– Ах, доброе утро! Вы уже встали? А я не знала. Думала, вы проспите до одиннадцати, потому что очень любите поспать. Вчера мы поздно вернулись домой, как вы сумели так рано проснуться? Посмотрите, какие красивые цветы! Но больше всех мне нравится этот – самый большой и самый яркий.

Говоря это, Рурико поставила крупные пурпурные, как кровь, азалии в вазу.

Сёхэй собирался ее отчитать, но слова застряли в горле, когда он услышал ее веселый лепет и радостный смех.

– Как вам спалось? – продолжала Рурико. – Я так устала после театра, что впервые за последнее время спала как убитая.

Все это Рурико произнесла с таким видом, словно понятия не имела о вчерашней сцене, и принялась завтракать, держа палочки для еды своими ловкими тонкими пальчиками.

Сёхэй не знал, как выразить ей свое недовольство. Раз она не знает о ночном происшествии, ему неловко заводить об этом разговор. На ее вопрос Сёхэй ничего не ответил, лишь нервно задвигал палочками.