Сердитый промолчал. Но, когда поезд остановился, взял чайник и принес кипятку. На следующей остановке к нам набилось еще несколько человек солдат. В коридоре стояли и сидели сплошной массой, пройти нельзя было. За кипятком лазили в окно. Солдаты достали жестяные кружки, все пили чай. усиленно дуя и обжигая пальцы. Некоторые сидели на полу.
Меня не трогали. По молчаливому соглашению пригнали в своей компании, Старались не ругаться, но курили махорку и плевали на пол. Болела голова. Душевное напряжение сменилось усталостью…
Перед ночью я выходила на станцию. Солдаты высадили меня в окно.
— У. черт! Ну и гладкая же. — орал сердитый солдат. склонившись из окна вагона и таща меня за руки, — ну, ну, лезь, что ли.
— Погоди! Погоди! Я ее сзаду подпихну, — пищал ласковым тенорком Васька, пихая меня снизу
— А ты полегче! А то она тебе хребет сломит.
В Москве солдаты вытащили мои вещи и снесли их на извозчика.
— Будь здорова, сестрица! — кричали они на прощанье.
«СЕСТРА ТОЛСТОГО»
Я получила письмо от тетеньки Татьяны Андреевны Кузминской. Она ездила в Петербург повидаться с сыновьями и теперь возвращалась в Ясную Поляну. В Москве я должна была ее встретить и посадить на поезд, который шел в Ясную Поляну.
Задача была нелегкая. Транспорт был совершенно разрушен. Поезда шли с большим опозданием, вагоны были переполнены людьми, едущими на юг, обменивая у крестьян в деревнях одежду, материю, башмаки, мыло, папиросы на муку и хлеб. Все железные дороги были реквизированы, но можно было доставать особые квитанции на проезд в комиссариате путей сообщения. Железнодорожные станции были забиты народом. Люди лежали на полу, сидели на мешках и чемоданах, охраняя свой багаж от жуликов и беспризорных, которые так и шныряли по вокзалу, ища добычи… Иногда люди ожидали поезда несколько дней, а когда поезд приходил, многие не могли на него попасть. На ходу вскакивали на подножки, занимали все места в вагонах, забивали тамбуры, крыши, висели на подножках. В воздухе висела площадная ругань; трещали разбитые коробки и чемоданы; разлетались, рассыпались вещи. Иногда ранили, до смерти раздавливали людей.
Я не раз попадала в такую давку, когда путешествовала из Москвы в Ясную Поляну. Один раз кто–то в суматохе схватил мой чемодан и старался вырвать его из моих рук, но я его крепко держала. Меня повалили, я упала навзничь, но чемодана не выпускала; в нем были важные бумаги. По мне ходили люди, кто–то проехался каблуком по моему лицу, я закричала, и меня подняли.
Милиционеры старались прикладами винтовок отогнать людей, но озверелая толпа все лезла и лезла. Ничего не помогало, женщины визжали, окна разбивались, мужчины ругались скверными словами. С ужасом я думала о старенькой, хрупкой тетеньке в этой ужасающей обстановке. Что делать? — спрашивала я себя и не находила ответа. Мы доехали до Курского вокзала на извозчике.
Здоровый, широкоплечий, бородатый носильщик понес вещи на вокзал, который, как я и предполагала, был забит народом. Единственный отправляющийся на юг поезд «Максим Горький» действительно оказался настоящим «пролетарским» поездом с вагонами исключительно четвертого класса.
Мы усадили тетеньку около стены на одном из ее чемоданов, носильщик стал возле нее, заслоняя ее от толпы, а я помчалась к начальнику станции.
— Помогите, товарищ, я должна посадить на этот поезд старушку, сестру Льва Толстого. Она больная, хрупкая.
Начальник станции смотрел на меня тупыми бараньими глазами и молча пускал клубы дыма.
— Товарищ, пожалуйста! Ведь это же историческая личность. С нее, с моей тетушки, Толстой писал Наташу Ростову, вы, наверно, читали его знаменитый роман «Война и мир». — Но, продолжая болтать и упрашивать «товарища», я уже поняла, что он вообще ничего не читал, не хотел слушать и уговаривать его было совершенно бесполезно. Он молчал, курил и хлопал бесцветными глазами. А люди лезли к нему со всех сторон.
— Вот мое удостоверение. Я должен ехать в Курск, — басом рычал толстый человек в синих очках.
Начальник станции быстро взглянул на удостоверение и сделал какую–то пометку.
— Вы не можете мне отказать, вы обязаны, — визжала маленькая женщина в кожаной куртке, с коротко остриженными волосами, похожая на мужчину, — вы должны меня посадить, я командирована партией, я буду жаловаться…
— Подождите! — начальник быстро встал, схватил телефонную трубку, тотчас же положил ее на место и, не оборачиваясь, втянув голову в плечи, быстро вышел из комнаты.
— Не ждите, — сказал один из чиновников, — если он вышел на платформу, значит, теперь уже больше не вернется.
Делать было нечего. Мы двинулись к выходу вместе со всей толпой. Нас остановили.
— Это ваш багаж? Откройте!
— Ой, Саша, какой ужас, они рукописи мои все перемешают.
— Эй вы, буржуи, — кричали на нас позади, — двигайтесь, что ли, весь проход загородили!
— Аль не видишь, бабка–то эта, видно, с того света свалилась, знать, не всех еще буржуев поизничтожили! Черт бы их…
У тетеньки руки так тряслись, что она никак не могла достать ключи из сумки.
— Хлеб везете, муку? Признавайтесь, что ли! — кричал чиновник.
— Ничего у меня нет, — умоляюще шептала тетенька, — ничего, платья, белье…
— Драгоценности есть? Золото, драгоценные камни?
— Нет, нет, ничего такого нет, пустите, пожалуйста… товарищ…
— Какой ужас, Саша, ведь это же настоящие разбойники, — шептала тетенька.
— Шшшш, тише, тише, ради Бога…
Пошарив рукой по дну чемодана и встряхнув несколько тетенькиных поношенных платьев я шалей: — Ладно! — по–начальнически крикнул товарищ. — Можете закрывать!
Облегченно вздохнув, мы вышли на платформу. Поезд еще не приходил, но народ уже стоял сплошной стеной, напирая друг на друга и стараясь продвинуться вперед. В конце платформы, где толпа была реже, я опять усадила тетеньку и побежала на разведку. Оглянувшись, я прокричала ей несколько ободряющих слов, хотя в душе у меня было очень неспокойно. Такая она была жалкая, напуганная, так резко выделялась из этой серой, грубой толпы в своей старомодной мантилье и фетровой маленькой шляпке с каким–то перышком на голове. А могучий старорежимный носильщик стоял перед ней, как изваяние, защищая ее от напора толпы.
Когда, наконец, поезд медленно подходил к вокзалу, люди точно взбесились, они били, толкали, топтали друг друга, на ходу взбирались на подножки поезда, падали и в несколько минут заполнили весь поезд, взбирались на крыши, повисали гроздьями на подножках. Несколько человек метались по платформе, тщетно стараясь где–то приткнуться, и я металась вместе с ними, как вдруг увидела знакомого кондуктора.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});