доброту. Будем надеяться, Перс не запретит дополнительных выходов помимо боевого плана…
Нет, ну это становится точно невыносимым! Скандал между ополченкой и пьяным снова взвился под потолок. А с другой стороны — жалко мужичка. Вызовет сейчас персонал наряд, и будет дядьке на орехи…
Алексей выбросил себя из-за стола, в секунду скользнув от стены, у которой сидел, сразу в проход. Сделал несколько шагов к разоравшейся троице скандалистов и припечатал мужичка к сиденью, придавив ладонью плечо.
— Давай, помогу его вывести, — обратился он к ополченке довольно жёстко, так, что прозвучало не предложением, а приказом. Та, которая только что демонстрировала сцену окончательного покидания помещения, но вернулась, потому что мужик вступил едва не в драку с её подружкой, — то ли не рискнула возразить офицеру… хотя на лице её в первое мгновение было выражено явное желание послать подальше незнакомого доброхота… то ли, напротив, решила, что такая помощь будет не лишней. Как бы то ни было, она явственно расслабилась, задавила в себе матерную фразу и ответила немного невпопад, но по-уставному:
— Так точно, тарищ капитан…
Алексей приподнял притихшего мужичка за шкирман потёртой кожаной куртки, поставил его, встряхнув, на ноги, и погнал к выходу. Выпихнув же по ступенькам наверх, к остановке, где традиционно держал вахту всегдашний здешний бомж, прорычал яро:
— Слышь, гражданский, вот тебе приказ старшего по званию. Шагом марш отсюда домой и проспаться! Пока кто-нибудь милицию не вызвал. Понятно? Повтори приказ!
Мужичок пролепетал что-то. Невнятное, но не злое. Он вообще-то по виду был не злой, просто семейную проблему за него разрешала нынче водка. В бутылку не полез — видно, шуганулся военного. И когда ополченка с подругой взяли его под руки, помогая отбивать коварные атаки льда, покрывавшего тротуар, Алексей испытал что-то даже вроде сожаления. В конце концов дядька был безобиден, а спектакль скандальной семейки развлекал весь зал. Но — задолбал!
Алексей постоял, подставляя лицо зимней прохладе и отходя душою. Не жизнь, не служба в крайние дни, а просто фестиваль с каруселями! Последний спокойный миг был, когда с выхода того, что 28 декабря, отходили. И Новый год ещё.
Хотя нет, уже тогда не та была психологическая атмосфера. На квартире у Мишки. Настя не просто так к Юрке лепилась, а демонстрацию закатывала, спектакль. Ему, Алексею. А он, если быть честным, от этого чуток бесился. Хотя и контролировал себя настолько, что сам этого не понимал. Зато Ирка, чуткая душа, просекала ситуацию более чем. И потому сама начала ластиться в негласном противостоянии двух самок человеческих. А потом фактически всё так сделала, чтобы увести своего мужчину в собственную норку. Пусть физически она, норка, и была в квартире Кравченко.
И там всё и рухнуло: сама квартира, упорядоченная жизнь, прежние отношения. Даже само время — оно тоже куда-то обрушилось. И теперь всё как-то разнесено, будто тем же взрывом. Перепутано, поломано.
И ворочается это «всё» внизу, на земле, выпрастываясь из-под обломков и собирая себя наново…
Он вытащил телефон, набрал Иркин номер. Как ни смешно, но телефонную трубку её Лысый ему вернул. Правда, после ещё одного болезненного напоминания, но показал, где лежит. А что? Он, Алексей, вовсе не подряжался разбрасываться телефонами за 800 гривен в пользу каких-то недобитков 90-х годов!
Ирка ответила сразу: видно, ждала. Алексея кольнуло жало стыда — опять он забыл про неё! Нет, вчера-то звонил, даже дважды. А вот сегодня как-то с утра закрутился…
— Прости, Ирёнок, — покаянно начал он. — Вот только теперь вырвался на минутку, сразу звоню. С утра, понимаешь, в службу входил. А потом Митридат приехал, вот с ним сейчас перетираем, тоже по работе. Как ты?
Ирка отвечала тихо, но, чувствовалось, улыбалась. У неё, дескать, всё гораздо лучше, после всего случившегося её все жалеют, вниманием окружают, лечат хорошо. Физиотерапию назначили, витамины дают…
Что это означало в разорённой войной республике, Алексей понимал очень хорошо. Видел, да и разговаривал пару раз на тему, чего стоило Сан Санычу свой госпиталь в норме держать. Да ещё лекарства собирать. Причём в количествах, которые позволяли делиться ими с окрестными аптеками. Это же не патроны, не оружие, которое у укров побитых прихватить можно. Это ж логистика особая, на особые отношения завязанная.
Надо будет заехать в больницу, врачей-сестёр отблагодарить, список необходимых средств у них забрать. Может, удастся чего через ребят своих в Москве заказать.
Тем временем он слушал радостно журчащий сквозь плохую связь голосок Ирины, отвечал ей положенными фразами.
— В общем, Ирёнок, я к тебе постараюсь завтра заехать, — проговорил он затем, услышав её главный вопрос: «Когда?». — Ты на всякий случай не жди, потому как служба у меня новая, ещё не устоявшаяся. Сам не знаю, что будет завтра. Но если освобожусь, то вечерком непременно загляну. Ну, пока, выздоравливай, а то тут Мишка ждёт…
* * *
Митридат и впрямь вышел на воздух посмотреть, отчего друг его так задержался — не курит ведь. Алексей ему кивнул, указал глазами на трубку возле уха. Мишка тоже кивнул, понимающе прикрыл глаза — в полуподвальчике «Бочки» связь и впрямь была никуда.
Дождался окончания разговора, помолчал. Потом сказал:
— Война будет…
Кравченко удивился:
— А сейчас что?
Митридат хмыкнул:
— Минский процесс, не знал, что ли?
Оба, впрочем, понимали, что имеется в виду. Понятие «война», по крайней мере в Луганске, означало сейчас две вещи. Глобальную — так сказать, общий процесс вооружённого противостояния с Украиной. И конкретную — фактические боевые действия.
И одно от другого отличалось. Война шла, но вот конкретно сейчас её как бы и не было. А противостояние с вечными поисками друг против друга и обстрелами вдоль линии соприкосновения — так, фон жизни. Такая война тоже присутствовали, но локально, на заднем, так сказать, дворе — обстрелы, действия ДРГ, стычки на отдельных участках. Ну, там, что-то кому-то показалось или кто-то решил обосноваться на высотке на нейтральной полосе. В сводках такие боевые действия фигурировали, но и не более того — мирняк же жил именно почти что в мире. Если не считать глухих отголосков взрывов даже в центре Луганска. И, конечно, приграничных населённых пунктов, которых укры не жалели от слова «никак». Взять вон, к примеру, Сокольники или те же Славяносербск и Первомайск.
Алексей вспомнил, как осенью в Первомайске пробирался под минами по жилому сектору. Хуже не придумаешь! Мина и когда в окопе сидишь — не подарок. А уж вот тут, среди домов… В подвале ничего, безопасно. Но пробираться по улицам, не зная, что заденет вражеский боеприпас в полёте и куда в следующий момент осколки брызнут…