Мне больно. Каждый дюйм меня жаждет ее прикосновений, ее поцелуя, ее… ее чего угодно.
Движение позади нее привлекает мое внимание, и когда я отрываю от нее взгляд, я нахожу Алекса, прижатого к ней сзади, мы трое снова в одной постели.
Он стонет во сне, прижимается к Калли и обнимает ее за талию, крепко прижимая к себе.
Ревность угрожает поглотить меня, и мне требуются все силы, чтобы бороться с ней.
Глубоко вдыхая свежий воздух, я убираю руку от своего бока, но, когда щемящая боль пронзает мою руку, у меня нет выбора, кроме как оглянуться.
Я обнаруживаю канюлю, исчезающую на тыльной стороне моей ладони, и когда я иду за маленькой пластиковой трубкой, я нахожу почти пустой пакет с жидкостью, висящий на маленьком крючке на моем прикроватном столике.
Мама здесь.
Желание вырваться на свободу и бороться с обращением, которое, я не сомневаюсь, она попытается применить ко мне, сжигает меня, но я воздерживаюсь. Что-то подсказывает мне, что если я не буду делать в точности то, что мне говорят, я разочарую девушку рядом со мной, а я больше никогда в жизни не хочу этого делать.
Поворачиваясь к ней, я делаю глубокий вдох и пытаюсь перевернуться на бок.
Все болит, но это не так плохо, как я помню, поэтому я могу только предположить, что мама уже накачала меня обезболивающими.
Не в силах удержаться от прикосновения к ней, я протягиваю руку и провожу грязными, окровавленными костяшками пальцев по ее щеке.
Начнем с того, что она не реагирует на мои прикосновения, в то время как мягкость и тепло ее кожи посылают электрические искры по моей руке.
Возможность сделать это, снова быть рядом с ней — единственное, о чем я мог думать с тех пор, как проснулся запертым в камере итальянцев.
И теперь она здесь.
Я чертовски уверен, что никогда больше не упущу ее из виду. Никогда.
Мои глаза изучают каждый дюйм ее лица, и мое сердце замирает, когда я замечаю стойкий темный макияж, который выглядит так, будто его смыли слезами.
— Прости, — шепчу я. — Прости, что напугал тебя. Прости, что я не вернулся к тебе. Прости, что причинил тебе боль. Я говорил тебе, что я недостоин тебя, Ангел. — Мой голос хриплый, и каждое слово обжигает мне горло, как будто я пытаюсь проглотить ржавые гвозди, но каждое нужно сказать. Я даже представить не могу, через что она могла пройти за последние несколько дней — черт возьми, недель.
Я кладу руку ей на щеку и обхватываю пальцами ее тонкую шею, и она наконец пробуждается ото сна.
Когда ее веки открываются, меня охватывает легкое чувство вины, но затем на меня обрушивается ее грусть, и я забываю обо всем, а мое сердце колотится так, словно его только что запустили.
Она ахает, как только понимает, что я смотрю на нее в ответ.
— Привет, — выдавливаю я. Кажется, что впервые за целую вечность на моих губах появляется улыбка.
— Деймон, — всхлипывает она, ее глаза наполняются слезами. — Ты действительно здесь. — Ее нижняя губа дрожит, когда ее рука поднимается, чтобы накрыть мою там, где я ее держу.
— Я бы перевернул небеса и землю, чтобы вернуться к тебе, Красавица.
— М-мы… мы думали… — Она на мгновение зажмуривает глаза, прежде чем они снова распахиваются, как будто сожалеет, что не может видеть меня. — Мы думали, ты мертв.
— Потребуется нечто большее, чтобы оторвать меня от тебя, Калли. — Мои пальцы сжимаются на ее шее, надеюсь, подчеркивая силу моих слов. — Ты — все, о чем я думал. Ты снова в моих объятиях. Это единственное, что меня поддерживало, — признаюсь я, заставляя ее расплакаться. — Прости. Я не хочу заставлять тебя плакать.
— Все в порядке, — говорит она надтреснутым от эмоций голосом. — Ты здесь, ты можешь делать все, пока остаешься.
— Я никуда не уйду.
Между нами повисает тишина, мы просто смотрим друг на друга, едва способные поверить, что это происходит.
— Я люблю тебя, Калли.
— О Боже, — всхлипывает она. — Я тоже тебя люблю.
Она бросается вперед и обнимает меня, прижимаясь ко мне, как будто боится, что я могу превратиться в пыль, если она отпустит меня.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
С моих губ срывается стон, когда боль пронзает мое тело, но этого недостаточно, чтобы заставить меня остановить ее.
— Черт, прости. Я не хочу—
— Не смей отпускать меня, Ангел, — предупреждаю я твердым голосом, не оставляя ей выбора, кроме как следовать приказам.
— Никогда. Я больше никогда тебя не отпущу.
Мы лежим, обнимая друг друга, впитывая тепло, силу, любовь друг друга. И это, блядь, все.
Непривычная темнота сна начинает окутывать меня, когда она снова заговаривает.
— Ты… с тобой все в порядке? — нерешительно спрашивает она, кончик ее носа касается моего, когда она смотрит мне в глаза.
— Да, Ангел. Теперь я в порядке.
Она наклоняется вперед и касается своими губами моих. Это самый легкий, но самый необходимый поцелуй за всю мою жизнь.
Я отчаянно хочу вернуть его, но проигрываю битву с собственным телом и вместо этого снова погружаюсь в тиски сна.
***
В следующий раз, когда я просыпаюсь, вдалеке раздаются голоса, которые заставляют меня мгновенно расслабиться. Голоса мамы и Алекса доносятся до моих ушей и окутывают меня, как теплое одеяло. Я не могу разобрать их слов, но мне и не нужно.
Я действительно дома.
Рядом со мной раздается тихий храп, и я переворачиваюсь, чтобы посмотреть, как она спит. Двигаться теперь легче, и когда я поднимаю взгляд, я обнаруживаю, что пакет с жидкостью снова полон.
Подложив руку без канюли под щеку, я просто лежу и наблюдаю за ней, впитывая ее присутствие и позволяя себе вспоминать хорошие времена, все время веря, что у нас действительно может быть что-то еще.
Голоса продолжаются за дверью, но никто не входит, чтобы проверить нас, пока идут секунды и минуты.
Это самое умиротворяющее чувство, которое я испытывал с тех пор, как мы были в пляжном домике моих бабушки и дедушки, и я ценю каждую гребаную секунду.
В конце концов, Калли начинает шевелиться, и в ту секунду, когда она открывает глаза, широкая, сияющая улыбка расплывается на ее лице, когда она находит меня здесь.
— Это было по-настоящему, — шепчет она хриплым со сна голосом. — Ты действительно вернулся.
— Всегда.
— Как ты себя чувствуешь?
— Лучше не бывает.
Ее лоб морщится. — Не лги мне, Николас, — предупреждает она, грубость ее голоса заставляет мою кровь кипеть.
— Черт, я так чертовски сильно скучал по тебе, — рычу я, наклоняясь вперед и касаясь своими губами ее губ, наконец-то заявляя о том поцелуе, которому я был слишком измотан, чтобы позволить себе потакать прошлой ночью.
— Ладно, дети. Хватит об этом, — отчитывает мама, ее голос внезапно становится совсем рядом. — Ему нужно многое вылечить. На… это не хватает энергии.
— Мама, — стону я, в то время как щеки Калли горят ярко-красным.
— Прости, Джанна, — бормочет она.
— Не обращай на нее внимания, она просто дергает тебя за цепь.
— Алекс, — говорю я, заставляя себя сесть. Мой взгляд падает на него, и еще одна из моих выбитых фигур встает на место, когда наши взгляды встречаются. — Черт. Я так—
— Заткнись нахуй, хорошо? — говорит он, его голос срывается с каждым словом, прежде чем он бросается на меня, отбрасывая меня обратно на кровать с криком боли. — И никогда, черт возьми, больше так с нами не поступай.
Я едва могу дышать под его весом на мне, и это чертовски больно, но я никак не могу заставить его двигаться.
— Скучал по тебе, братан, — ворчу я ему на ухо.
— Чертовски люблю тебя, чувак.
— Как бы это ни было мило, — говорит Калли, — ты делаешь ему больно, Алекс.
— Черт, прости. Я просто… скучал.
Когда Алекс отстраняется, его лицо мокрое от слез, которые он быстро смахивает, как будто их никогда не было.
— Малыш, — выдыхает мама, самоотверженно ожидая до последнего, чтобы поприветствовать меня. — Ты здорово напугал нас там, сынок.