— Все кончено, — сказал Вова и опустил голову. Сержант тоже лег на землю. Он рыдал.
Помощник Никиты Сергеевича Хрущева схватил ППШ и выбежал из блиндажа. Он поднялся вверх и, стреляя на ходу из автомата, пошел на амбразуру. Рокки закончил свой разговор с Москвой и тоже встал у перископа. Он пообещал Валентине Серовой, что через два дня или возьмет Эстэ и отвезет ее к Эстэ, или пусть сама находит пути переезда в Берлин. Он застрелится. А нет, так его расстреляет тов. Эстэ с тов. Зюкафф.
— Почему он не делает перебежек? — спросил старший пулеметчик Ганс у командира дота лейтенанта Шмидта.
— Не знаю. — Они уставились на стреляющего на ходу Хижняка. — Подожди, подожди, не стреляй. Пусть подойдет еще ближе. У него всего одна граната, а попасть в амбразуру из автомата этот парень не сможет. Не тот угол обстрела.
— Что он делает? — спросил Раки. — Его сейчас запросто убьют.
— Ложись! — приказал Никита своему помощнику. Как будто Хижняк мог его услышать.
Хижняк шел и шел. Иногда он стрелял по амбразуре короткими очередями.
— Его заклинило, — сказал Ганс. Он постоянно подводил прицел, чтобы перекрестье всегда было на голове русского.
— Подпусти его еще немного и убей, — сказал Шмидт. Но Хижняк попал в Ганса раньше, чем тот начал строчить. Пуля попала Гансу прямо в правый глаз. Лейтенант Шмидт быстро оттащил Ганса. В это время взрыв потряс дот. Хижняк бросил свою единственную гранату и сразу попал. Черный дым повалили из амбразуры. Крупнокалиберный пулемет Ганса был искорежен. И сам Ганс с пробитой головой лежал на полу блиндажа. Пулеметов больше не было. Зато было несколько автоматов и несколько ящиков патронов к ним. Шмидт взял автомат, и сам расстрелял Хижняка. Тот упал в десяти метрах от амбразуры. Уже много народу здесь лежало. И все поле было усеяно трупами павших за этот день красноармейцев. И дальше, еще дальше и еще дальше лежали роты.
Вова Матросов поднялся и побежал к доту.
— Он жив! — радостно воскликнул Никита. Рокки тоже обрадовался.
— Жаль, не добежит, — сказал Рокки, — слишком далеко. Снимут.
— Я думаю, у немцев больше нет пулеметов, — сказал Никита.
— Зато есть автоматы, — сказал Славик Ракассавский.
Шмидт прицелился. И вдруг заметил, что кто-то зигзагами движется по полю. Колесит, но все приближается к доту. Шмидт протер глаза, потом взял бинокль. От волнения он сразу не мог его найти. В блиндаже было еще четыре бойца. Все бросились искать бинокль.
— Вот он, герр лейтенант! — сказал Дитрих и протянул лейтенанту Шмидту бинокль. А Вова в это время продолжал бежать.
Шмидт даже забыл про него. Все его внимание было привлечено странным движущимся предметом. Он поймал его в бинокль. Ч-что это? Вас из дас?
Это была коза. И она искала Вову Матросова. Может она просто соскучилась, может… может ей просто захотелось есть. Неважно, но по какой-то причине она искала Вову Матросова. Шмидт не знал, что делать.
— Герр лейтенант, — сказал Дитрих, — а вдруг эта коза заминирована? — Он тоже смотрел в бинокль из-за плеча лейтенанта.
— Ты прав, Дитрих. Сними ее. — И Шмидт уступил место.
Дитрих начал стрелять длинными очередями, но сразу не смог попасть в козу. Она как будто заранее знала, куда будет стрелять немец.
— Ах ты, падла! — выругался Дитрих.
Он сменил обойму, дал две короткие очереди и тут поле, и небо сильно потемнели. Настолько сильно, что Дитрих вообще больше ничего не увидел. Почему? Дот, амбразуру дота закрыл Матросов своей грудью. Для лучшего обзора Дитрих глубоко залез в амбразуру, и теперь ствол его автомата уперся в грудь Матросова.
— Ура! — закричал Ракассавский.
— Победа! — рявкнул Никита Сергеевич.
Они немного помолчали.
— Почему никто не идет в атаку? — спросил Никита. — Никого не осталось больше, что ли?
— Только коза, — вздохнул Ракассавский. Кстати, откуда она взялась? — не слушая доклада Хрущева, он поднял трубку и сказал: — Резервные роты в атаку на пятидесятом подплацдарме. — И добавил: — так что вы там говорили, я прослушал?
— Это наши козы, — вздохнул Хрущев и поправился: — Это наша коза. — Вы сами приказали…
— Козы участвуют в атаке, что ли? — Не понял Славик.
— Мне казалось, я вам докладывал, что я заменил пятьдесят человек пятьюдесятью козами. Вы сами приказывали дать лучшим по козе.
— Зачем?
— Чтобы обеспечить более глубокую материальную поддержку бомбистов перед атакой. Этот боец, между прочим, даже на учениях побоялся закрыть дот. А стреляли тогда холостыми патронами. Представляете? А сейчас?
— Что сейчас? — Генерал-полковник прикурил очередную сигарету и попросил принести кофе. — Кофе сказал я! — Но никто даже не знал, где лежит настоящий бразильский кофе. Ведь Верховский, адъютант Командарма был убит при штурме дота.
— Сейчас, — сказал Хрущев, — этот Вова Матросов совершенно спокойно закрыл дот своей грудью. А из этого дота стреляли, между прочим, не холостыми. Били настоящие пулеметы и автоматы. Настоящими боевыми патронами.
— Вы видите, Комиссар, мне даже не принесли кофе. А почему? Потому что убит мой адъютант.
— Мой помощник полковник Хижняк тоже убит при штурме этого дота, — сказал Никита Сергеевич.
— Вот именно, — сказал Рокки. — И много других людей погибло при штурме. Начальник штаба — слово на букву б — погиб…
— Подорожный погиб не при штурме, — сказал Хрущев. — Его застрелил из автомата майор НКВД Урузаев. Тогда, помните, в земляне, где спал Матросов с козой… начальник штаба случайно попал под очередь.
— Вот именно. Тем более, что это не важно, где погиб командир. Непосредственно на доте, или в процессе подготовки атаки. А ваш Матросов, между прочим, испугался пулеметных очередей и лег. Лег на землю, как последний сукин сын.
— Я думаю, он был ранен, — сказал Хрущев.
— А потом вдруг встал и пошел? Так не бывает, — сказал Раки. — Или ранен, или нет.
— Возможно, на нем был бронежилет.
— Вы что, надо мной смеетесь? Откуда на рядовом бойце мог быть бронежилет? Их всего-то два во всей армии. Один был у моего адъютанта, а другой у вашего помощника.
Хрущев промолчал. Он не мог знать, что его помощник, полковник Хижняк забыл свой бронежилет в землянке Матросова. А тот перед атакой не успел его снять.
— Этот боец и на учениях побоялся лечь на амбразуру, и теперь опять струсил. Ваши методы коммунистического воспитания ни к чему не привели.
— Тогда почему он все-таки пошел в атаку и закрыл своей грудью амбразуру дота? — спросил, прищурившись Никита.