А еще где-то в глубине души он подозревал, что в отдаленном будущем возникнут вопросы по поводу грязи в сандалиях и заляпанного ряской розового платьица. Но будущее лежало по ту сторону необозримого жаркого дня, наполненного досками, веревками и прудами. Оно могло подождать.
* * *
Будущее наступило, огляделось, и скрылось из виду несколько обескураживающим образом: у мистера Янга хватало забот помимо грязных платьев, и он всего лишь запретил Адаму включать телевизор, что означало, что придется пока смотреть старый, черно-белый, в своей комнате. Выходя на пыльную улицу, Адам слышал, как мистер Янг продолжает возмущаться.
– Не пойму, почему нужно ограничивать расход воды на полив? – выговаривал он жене, словно это она ущемляла его права. – Я точно так же плачу за воду, как и все остальные. У нас газон уже похож на Сахару. Как в пруду осталась вода, вообще непонятно. Это все запрет на ядерные испытания, лично я так считаю. Когда я был маленький, помнится, лето было правильное. Все время шел дождь.
Его голос стих вдали, и Адам в одиночку побрел по пустынной улице. Брел он просто прекрасно. Адам умел бродить так, что всем здравомыслящим людям становилось не по себе от одного его вида. Не то, чтобы он брел, просто сгорбившись или поникнув головой. Он умел брести с выражением, и в данный момент его понурый вид как нельзя лучше отражал уязвленное самолюбие и оскорбленные чувства безвинного страдальца, чье самоотверженное желание помочь роду человеческому так и не было понято.
Пыль тяжело опускалась на листву.
– Вот захватят ведьмы всю Англию, заставят всех есть здоровую пищу, не ходить в церковь и плясать голыми – вот так им и надо, – пробормотал он и пнул подвернувшийся под ноги камешек. Он не мог не признать, что, за исключением здоровой пищи, перспектива была не слишком пугающей.
– Вот спорим, если бы нам дали начать как надо, мы бы им нашли сотни ведьм, – продолжил он, и снова пнул камешек. – Спорим, старику Тыркивмаде не пришлось бросать дело в самом начале из-за того, что какой-то дуре-ведьме испачкали платье.
Бобик послушно брел за Хозяином. Если предположить, что у Адского Пса в принципе есть какие-либо ожидания, то он мог бы счесть их обманутыми: его нынешняя жизнь была совсем не похожа на последние дни перед Армагеддоном. Однако, вопреки себе самому, он начал получать от нее удовольствие.
Он услышал, как Хозяин пробормотал: – Вот спорим, даже виктрианцы не заставляли людей смотреть нецветной телик.
Форма определяет содержание. Мелким лохматым собакам присущи вполне определенные модели поведения, вписанные им чуть ли не в гены. Невозможно принять форму мелкой собачонки и в то же время надеяться, что ты останешься тем же, что и был; некая собачонкость начинает пронизывать все твое существо.
Он уже гонялся за крысой. И это оказалось самым приятным моментом его жизни.
– Так им и надо, если всех нас захватят Злые Силы, – ворчал Хозяин.
А еще есть кошки, подумал Бобик. Он застал врасплох соседского рыжего котяру и вознамерился обратить его в трясущееся желе с помощью обычного пылающего взгляда и глубокого горлового рыка, которые всегда безупречно действовали на его обреченных оппонентов. На этот раз он добился только меткого удара по морде, от которого слезы брызнули из глаз. Кошки, решил Бобик, намного хуже пропащих душ. Он составил план дальнейших экспериментов с кошачьим населением, в который, в качестве основного элемента, входило наскакивание издалека и оживленное обтявкивание. План был, безусловно, смелый, но мог и сработать.
– И пусть даже не бегут за мной, когда старого Пикки превратят в лягушку, вот и все, – бормотал Адам.
Именно в этот момент до него дошло, во-первых, что он мрачно добрел прямо до Жасминного Домика, а во-вторых, что кто-то горько плачет.
Адама легко было взять на слезы. Пару минут он еще колебался, а потом осторожно заглянул через изгородь.
Анафеме, которая сидела в складном кресле и как раз доставала очередную салфетку из полупустой пачки, показалось, что над изгородью взошло маленькое косматое солнце.
А Адаму показалось, что она вряд ли может быть ведьмой. У Адама в уме сложилось очень четкое представление, какой должна быть настоящая ведьма. (Семейство Янгов ограничило свой выбор воскресных газет единственным разумным изданием из тех, что классом повыше, и поэтому столетие просвещенного оккультизма благополучно прошло мимо внимания Адама.) У нее не было ни носа крючком, ни бородавок, и она была молодая… ну, вполне молодая. И этого было вполне достаточно.
– Привет, – сказал он, рассутуливаясь.
Анафема высморкалась и уставилась на него.
Здесь следует описать, что именно она увидела над изгородью. То, что увидела Анафема, как она рассказывала позднее, было похоже на несовершеннолетнего греческого бога. Или на картинку из Библии, на которой мускулистый ангел добродетельно поражает зло. Это лицо не имело отношения к двадцатому веку. И оно было окружено сияющими золотистыми кудрями. Микеланджело мог бы дать такое лицо одной из своих скульптур.
Хотя вряд ли он позаимствовал бы стоптанные кроссовки, затертые до дыр джинсы и не первой свежести майку.
– Ты кто? – спросила она.
– Адам Янг, – ответил Адам. – Живу на этой улице, по соседству.
– А-а. Да. Я слышала о тебе. – Анафема приложила платок к глазам.
Адам приосанился.
– Миссис Хендерсон говорила, что мне следует ожидать твоего появления, – продолжила Анафема.
– Меня здесь все знают, – сказал Адам.
– Она сказала, что ты родился только для того, чтобы тебя повесили, – объяснила Анафема.
Адам ухмыльнулся. Дурная слава, возможно, не столь хороша, как добрая, но куда лучше полной безвестности.
– Она сказала, что ты – худший из ЭТИХ, – сказала Анафема, уже чуть веселее.
Адам кивнул.
– Она сказала: «С ними держите ухо востро, мисс, они просто шайка заводил. А этого не зря Адамом зовут – грешит и не раскаивается». Так она сказала.
– А почему вы плакали? – прямо спросил Адам.
– Я? Я просто кое-что потеряла, – всхлипнула Анафема. – Книгу.
– Я могу помочь вам ее искать, – галантно предложил Адам. – Я вообще много про книги знаю. Я однажды даже написал книгу. Супер, а не книга. Чуть не восемь страниц. Там было про одного пирата, который был знаменитым сыщиком. А еще я нарисовал картинки. Если хотите, могу дать почитать, – добавил он в порыве щедрости. – Спорим, она куда интереснее, чем та, что вы потеряли. Особенно то место, на космическом корабле, когда вылезает динозавр и начинает поедать ковбоев. Спорим, она вам поднимет настроение. Брайану вон подняла. Он говорит, никогда у него такого высокого настроения не было.
– Спасибо. Я уверена, у тебя очень хорошая книга, – сказала Анафема, и навсегда завоевала сердце Адама. – Но не думаю, что ты можешь мне помочь. Наверно, уже слишком поздно.
Она, задумавшись, взглянула на Адама.
– А ты хорошо знаешь эти места? – спросила она.
– Всю округу, целиком! – уверенно заявил Адам.
– Ты не видел двух мужчин в большой черной машине? – спросила Анафема.
– Они ее украли? – тут же оживился Адам. Преследование международной банды похитителей книг могло стать достойным завершением дня.
– Не то, чтобы украли. Как бы украли. То есть они не хотели ее красть. Они искали усадьбу, но я была там сегодня, и никто о них ничего не знает. Мне показалось, что там был какой-то несчастный случай, или что-то вроде этого.
Она вгляделась в Адама. В нем было что-то странное, но ей никак не удавалось взять в толк, что именно. У нее появилось острое ощущение, что он имеет огромное значение, и что его нельзя отпускать просто так. Было в нем что-то такое…
– А как называлась книга? – спросил Адам.
– «Прекрасные и точные пророчества». Ее написала Агнесса Псих. Ведьма.
– Где ведьма?
– Нет, это она была ведьма. Как в «Макбете», – объяснила Анафема.
– Это я смотрел, – сказал Адам. – Вообще здорово, как эти короли себе бесились. Вот еще. Чего в них прекрасного?
– «Прекрасные» значит… ну, полезные. И подробные. – В нем определенно было что-то странное. Что-то вроде глубоко спрятанной напряженности. Когда он был рядом, появлялось ощущение, что все вокруг – и все вокруг, даже пейзаж – были для него лишь фоном.
Анафема жила здесь уже месяц. Если не считать миссис Хендерсон, которая теоретически присматривала за домиком, а практически не отказалась бы присмотреть и некоторые из ее вещей, если бы ей представилась такая возможность, она ни с кем и парой слов не перемолвилась. Ее принимали за художницу, чему она не препятствовала. Здесь была именно такая местность, которая могла нравиться художникам.
Дело в том, что эта местность была неимоверно живописной. Окрестности деревни были великолепны. Предположим, Тернер и Лэндсир повстречали в пабе Сэмюеля Палмера и решили написать один большой пейзаж все вместе; а потом позвали Стаббса, чтобы он пририсовал лошадей – даже у них не получилось бы лучше.