вниз, к далекому рокочущему морю. Настя слабо вскрикнула, отшатнулась.
– Вы хотите меня убить?
– О, это так вульгарно, Анастасия Сергеевна, – укоризненно качнул головой он. – Мне просто нравится это место.
– Стас, верните меня домой. Пожалуйста.
– Вы уже дома, милая Настенька. Только один шаг – и вы там.
– Шутите? – Она посмотрела вниз, и у нее задрожали коленки.
– Отнюдь, – он опять изменился, но она все никак не могла постичь этой перемены. Только смотреть на него уже было до мурашек страшно.
– Но вы же можете меня…
– Могу, – он подставил лицо ветру и прикрыл глаза. – Но не хочу. К тому же так интереснее. Вы не находите?
– Нет.
– Тогда скажите «да», – он посмотрел на нее, не скрывая злой насмешки. – Все в ваших руках. Ну же, решайтесь.
– А приходите к нам как-нибудь пить чай! – крикнула она и шагнула вперед, ловя на его прекрасном лице такое обыкновенное человеческое изумление.
Пол ударил в ладони. Она неловко осела на коврик, стуча зубами от пережитого ужаса, ощупывая себя и не веря, что снова дома. И тут налетело гавкающее, рыжее, неуклюжее. Ткнулось мокрым в щеку, лизнуло в ухо и умчалось, клацая когтями по половицам. Снова залаяло, уже из комнаты.
– Бегу, – прошептала она. – Только найду телефон.
Лариса Бау
Рождественский детектив
В нашем славном городе Джерси-сити, где от мерзости запустения спасает работа в соседнем Нью-Йорке, от снежных бурь – горы Пенсильвании, от акул – предательство Гольфстрима, живут как богобоязненные, так и шаловливые люди.
Нашего мэра зовут Иеремия, и он ревнитель праздников.
В чудесные предновогодние дни возле горсовета устанавливают елку и менору.
Возле елки всегда ставят сарайчик, в нем пластмассовых барашков и козликов, Деву Марию, Иосифа, волхвов и голенького младенчика Христа. Сверху на палке прикручена электрическая вифлеемская звезда.
Это умиляет и трогает мою нехристианскую душу. И я всегда заворачиваю по дороге, чтобы посмотреть эту немного китч, немного наив, немного обшарпанную милую-родную кoмпанию.
На днях подхожу – две пожилые тетки плачут, показывают пальцами в сарайчик, взывают ко мне по-испански. Коренные жительницы нашего города. По-английски немного говорят и даже немного понимают. Смотрю – а младенчика Христа нету. Украли младенчика Христа, похитили злоумышленники.
Бегу к полицейскому, закрывающему своей огромной тушей главную горсоветную дверь, они трусят за мной.
Полицейский смеется: Христа украли? Такое бывает, шалят подростки. Не могу подойти – охраняю двери в горсовет, вдруг мэра Иеремию тоже похитят?
Но полицейского вызывает. Другого. Тот прилетает с мигалкой, бежит к рыдающим, рука привычно на пистолете (городок у нас шебутной).
– Вот, – говорю, – сэр, нету младенчика!
Тетки голосят. Полицейский переругивается с ними по-испански, оглядывая окрестности преступления: менора на месте, гигантская чугунная тетка в шлеме античного вида, указующая ввысь, – на месте, чугунный макет санто-доминговского собора, подарок благодарных иммигрантов, – на месте, даже чугунный карликовый солдат Первой мировой войны в обмотках – и тот на месте.
Полицейский надеется: может, младенчика еще не положили в ясли и принесут в ночь двадцать четвертого под Рождество.
Возражаю: а как же, сэр, все уже собрались, двадцать второе декабря, даже волхвы притащились издалека, вифлеемская звезда в наличии над сарайчиком, трепещет-мигает под ветром. Вспомните Библию, сэр: если уж все собрались, так Христа давайте сразу. И в прошлом году все сразу были. Заранее, за неделю.
Полицейский залезает внутрь, шурует там в надежде, может, младенчика ветром в угол забило. Несмело подхожу, вступаю в священный хлев, дуэт рыдающих не решается, благоговеет в сторонке. Барашки и козлятки на цепи, волхвы прочно ввинчены в землю, Дева Мария прикована цепью к яслям, ясли – к сарайному полу. А младенчика нету, отвинтили от яслей!
Полицейский мнется – у него каждый день дела поважнее, особенно с наступлением темноты, особенно там, подальше от горсовета, где заколоченные дома, разбитый асфальт, печальные горожане слоняются возле винных магазинчиков…
Но кесарев протокол составляет, мы – свидетели-истцы – подписываемся, и он клятвенно обещает теткам младенчика вовремя раздобыть. Теперь, поди, охрану к сарайчику приставят.
Схожу проверю завтра. Зря, что ли, налоги платим?
Прихожу назавтра.
Нету младенчика, нету пупсика нашего.
А может, кто добросердечный похитил его, чтоб от злой судьбы уберечь? Или он сам ушел, надоели ему грехи человеческие заранее?
Нежится где-нибудь на островах теплого океана, кокосовым молоком из трубочки лакомится, ласковый ветер овевает личико…
Глаза мои сладостно увлажняются, благодатью согревается суровое сердце…
Нечего тут в сарае на ветру, младенцам вредно. Минус девять градусов, северный ветер, подозрительные шастают…
А мэр Иеремия на месте. Стережет его полицейский, хотя его вообще похитить трудно – такой он огромный, толстый, крикливый мужик.
Ночью город замело снегом. И сарайчик с волхвами, Девой Марией и Иосифом, с барашками и козлятками замело так, что одна верхушка с вифлеемской звездой торчит. Вернулся ли младенчик? Таинственно там, тихо и светло.
Чистят снег на площади верные сподвижники мэра Иеремии. Завтра приду посмотрю, может, все уже привычно, все на месте, хорошо и спокойно.
Помните теток рыдающих? Мне открылось, кто они, тревожные сердцем, взыскующие чуда.
Они ангелы… Проходя мимо маленького детского сада, я вижу их. Одна кормит из бутылочки мальчика в полосатых носках на непослушных ножках, другая вытирает пыль на подоконнике.
Замечает меня, узнает, стучит в окно…
Я захожу внутрь: в надеждах не страдать за человечество тут резвятся, вопят, хихикают, складывают пирамидки, слюнявят мишек, чавкают и чмокают разноплеменные человеки…
Мы обнимаемся, и я обещаю им зайти завтра, надеюсь, с благой вестью, тоже ангелом как бы.
Угасал короткий зимний день.
Через талые сугробы пробралась к вифлеемской звезде старушка с торбой.
Стесняясь заранее, отгоняя дурацкие мысли, что вот сейчас стража мэра Иеремии набежит подозревать… надо будет рассказывать, запинаясь, подыскивая слова, нелепую историю об украденном беспечными иродами младенце, жалеть, что копию кесарева протокола не озаботилась получить, и ангелы-свидетели далеко…
В торбе у нее копеечная кукла – в ясли положить, если чуда не случится. Если злоумышленники назад младенца не принесут. Или если Господь не озаботится, не скажет: Мария, у нас с тобой пара дней осталась, человеки уже елки нарядили, угощения заготовили, свечки на подоконниках зажгли, не можем мы их обмануть, давай как-нибудь постараемся, а?
Вздохнула облегченно: вот он, младенчик, привязан к яслям крепко. Сдержал полицейский слово, архангел-защитник, нашел, не зря налоги платим.
Она вынула из торбы щетку, подмела в сарайке, почистила от снега и козлят с барашками, и Деву Марию, Иосифа, усталых волхвов. Подправила звезду.
Посмотрела на горсоветный дворец.