Читать интересную книгу Гиблая слобода - Жан-Пьер Шаброль

Генеральный секретарь появляется в приемной в сопровождении служащего муниципалитета. Замечая старушку, подходит к ней:

— Я и не знал, что вы здесь. Я сейчас же вас приму.

Вмешивается служащий:

— Она ждет уже около двух часов, господин генеральный секретарь. Говорит, что ей здесь хорошо.

— Послушайте, я выпишу вам ордер на уголь по линии Благотворительного комитета, — предлагает секретарь. Заметив, что старушка не расслышала его слов, он повторяет, повысив голос: —Я дам вам ордер!

Старушка трясет головой.

— Мне всегда так неприятно обращаться с какой‑нибудь просьбой, — говорит сна, — ведь я глуха, и людям приходится громко кричать.

Не зная, как быть, генеральный секретарь засовывает большой палец в жилетный карман и похлопывает ладонью себя по животу.

Оба должностных лица удаляются, качая головой.

Морис расхаживает по приемной. За его спиной открывается дверь. Морис оборачивается.

— Ах, это ты, Полэн, здравствуй. Давненько тебя не было видно. Как дела?

Полэн в деревянных башмаках, и от этого ноги кажутся огромными, словно принадлежат не ему. На парне тиковые панталоны линялого синего цвета, сплошь усеянные разноцветными заплатками, которые набегают друг на друга, как волны. Он утопает в тяжелой вельветовой куртке в широкий рубчик, которая доходит ему чуть не до колен. Рукава он завернул, чтобы удобнее было двигать руками.

— А как твои дела, Морис?

— Да ничего. Скажи лучше, как поживает твой брат Проспер? А Розетта?

— Розетта родила.

— Как, уже?

— Да, у нас девочка. Толстенькая такая. Ее назвали Катрин.

— Поздравляю, старина. Ты все‑таки мог бы сообщить нам об этом, ведь такое дело полагается вспрыснуть…

— Видишь ли… Работы у нас по горло. Да и неприятности всякие…

Они садятся рядом на скамью, кладут руки на колени и погружаются в созерцание собственных ног. По прошествии нескольких минут Полэн спрашивает:

— Ты пришел к генеральному секретарю?

— Да, чтобы зарегистрироваться как безработный. А ты?

— Видишь ли… поругались мы с Эсперандье. С тех пор как Розетта родила… она плохо чувствует себя, и потом, как же иначе, ведь надо присматривать за маленькой. Розетта уже не может так много работать, как прежде. А Эсперандье недоволен. Серчает. Бранится. Без конца подковыривает нас. Вчера мы поругались.

— Ты не должен ему потакать.

— Еще бы, теперь и подавно, ведь у меня Розетта и девочка. Вот я и пришел сюда, чтобы разузнать о своих правах.

— Лучше бы ты обратился в профсоюз.

— Я думал об этом. Но… в общем… ведь мне главное узнать, какие у меня права, ну, в общем, что в законах сказано, понимаешь? Здесь у них есгь всякие книги…

Полэн медленно, с силой потирает руки, как обычно, когда собирается взяться за плуг.

— И потом, понимаешь, — говорит он, — Эсперандье не станет ругаться, если я схожу в мэрию.

И добавляет, поднимая голову и глядя на Мориса:

— Ведь это уж было бы ни на что не похоже!

* * *

Милу только и думал, только и говорил, что о своем посещении Марио Мануэло. Жако пытался делиться с ним новостями: он ждет ответа от Ситроена, но это может затянуться, и он опасается, что в металлопромышленности ему не найти работы, особенно теперь, когда закрывается столько авиационных заводов… Но Милу неизменно возвращался к своему рассказу: подумать только, он теперь знаком с Марио Мануэло! В квартире у Мануэло, трудно даже поверить, белые, ну совсем белые телефоны!.. Милу добавлял все новые подробности, подкрепляя их словечком «знаешь», расписывал, приукрашивал.

— Может, ты продвинул бы Ритона теперь, когда ты познакомился с Мануэло, — предложил ему Жако.

Милу смутился, но отказать все же не хватило духу.

Ребята любили собираться у Виктора. Обстановка у него была довольно убогая, да и удобств никаких, но зато они чувствовали себя как дома в этой пристройке, которая никому другому, кроме Виктора, не принадлежала.

Жако, Ритон, Милу, Морис сидели у Виктора в комнате, прямо на кровати, двое с одного края, трое с другого, и разговаривали, не глядя друг на друга.

Ритон закашлялся.

— Здесь можно сдохнуть от холода, — проговорил он, кончив кашлять.

Приятели сочувственно поддакнули.

— Я встретил Полэна в мэрии, — сказал Морис. — Он уже папаша. У него дочка родилась.

— Бедняга! — вздохнул Жако.

— Надо бы ему чем‑нибудь помочь… — предложил Милу.

— Сдается мне, Полэну не сладко жить у Эсперандье, — продолжал Морис.

Ритон вновь затрясся от кашля.

— Здесь можно сдохнуть от холода! — вздохнул Морис. — Надо бы немного поразмяться.

Но ребята продолжали сидеть. Они приподнимались, распрямляли плечи, затем снова опускали голову и замирали, погружаясь в созерцание собственных ботинок.

— Ну, здесь вовсе не так плохо! — поспешил заверить хозяин квартиры Виктор.

— Ты все еще ничего не нашел, Жако? — спросил Милу, просто так, для разговора.

Жако отрицательно покачал головой.

— Вчера один субъект хотел нанять меня, чтобы развозить товары на велосипеде. Разве такая работа по мне? Ведь я учился, кончил школу заводского ученичества. Я токарь по металлу. Но ему наплевать на токарей по металлу. Всем наплевать на токарей по металлу.

— Жизнь — дурацкая штука, — подтвердил Морис.

И все снова погрузились в молчание, по временам вздрагивая от холода.

Милу задумчиво царапал по полу носком ботинка. Виктор вытащил из кармана измятую бумагу, свернул сигарету и пустил по рукам пачку табаку. Морис подышал на руки, согревая их дыханием, потом засунул в. карманы куртки. Жако, зацепившись каблуком за железную перекладину кровати, обхватил руками колено и прижался к нему лбом.

— Я как раз сочиняю песенку, — заговорил Ритон. — Но она еЩе не готова. Вот послушайте мотив.

Он принялся насвистывать.

— Здорово, — похвалил Жако, чтобы ободрить приятеля. — Ну, а какие слова? — спросил Морис.

— Я еще не кончил, — извиняющимся голосом проговорил Ритон. — Что‑то вроде этого…

Он тихонько запел:

Руки мне даны в наследствоИ два крепких кулака,И лихая голова.У тебя это есть,У него это есть,И немало нас здесь,У кого это есть.

— Вот здорово! — заявил Жако с искренним восхищением.

— Но ведь рифмы нет! — возразил Морис.

— Знаю, — грустно сознался Ритон. — Я пробовал подбирать рифмы, но как только я их нахожу, смысл получается совсем не тот.

Он стал напевать вполголоса:

Руки мне даны в наследство,Достоянье мое с детства,И мозги к ним для соседства…

— Вот видишь?

— Ты прав, — поддержал его Жако.

— А что это такое, «достояние»? — спросил Виктор. Ритон задумался.

— Ну, это трудно объяснить: то, на что ты имеешь право.

— Пособие?

— Да, что‑то в этом роде, только в более крупном масштабе.

Ребята закивали с понимающим видом.

— А дальше говорится, — продолжал Ритон, — что никому не нужны ни мои дзе руки, ни голова и я не знаю, куда с ними деться, а потом идут такие вот строчки:

Я не просилсяНа этот свет…

— Здорово, — горячо одобрил Жако.

— Только не умею я все это выразить. Надо было бы сказать так… словом, надо было бы сказать так, как я это чувствую. А мне никак не удается

— Песенки у тебя просто мировые, — ласково заметил Милу, нажимая пальцем на кончик собственного носа, как на кнопку звонка.

Все одобрительно загудели.

Жако многозначительно толкнул Милу локтем в бок.

— Ритон, тебе нужно бы продвинуть свои песенки.

— Как это продвинуть, Жако?

Жако вновь подтолкнул Милу.

— Милу знаком с Марио Мануэло.

— Да?..

— Он был у него.

— Я знаю, где он живет, знаешь…

Милу ерзал на кровати, но Жако закусил удила:

— Ты должен переписать свои песенки начисто в тетрадь, а потом Милу отнесет их Марио Мануэло. Я уверен, что он возьмется их спеть, и это тебя сразу выдвинет, да и денег принесет немало… во г буде1 здорово!

Среди наступившего молчания Ритон отчеканил:

— Меня это не интересует.

Ребята смотрели на него, пораженные.

— Так значит, — воскликнул Жако, — тебе больше нравится всю жизнь марать бумагу в Отделе социальной безопасности за двадцать тысяч франков в месяц!

И Жако с возмущением повернулся к остальным:

— Это что‑то новенькое, факт!

Милу прибавил холодно:

— Достаточно Марио Мануэло спеть по радио какую-нибудь песенку, и ее начнут передавать изо дня в день несколько месяцев подряд.