сожалению, всегда проще возложить вину на других, чем искать ее в себе самом.
Я не виновата в смерти Малакая. Мной двигало желание спасти самого близкого человека. Такое не может быть неправильным.
– Откуда мне знать, что ты выполнишь обещание?
– В отличие от Азраэля, мне больше нечего терять. У меня нет причин обманывать тебя.
Тут он прав. Я бы еще раз поговорила с Малакаем и, возможно, даже с родителями.
Понимаю: это не самое мудрое решение, но каждому человеку нужна цель в жизни. Обычно женщины в моем возрасте мечтают реализоваться в профессии и построить карьеру, влюбиться, возможно, выйти замуж и родить детей. Ничто из перечисленного меня не привлекает. Однако без цели мое существование не имеет смысла. Марк Твен однажды сказал, что в жизни человека есть только два важных дня. Первый – это день, когда ты родился, а второй – когда понял зачем. Что ж, очевидно, сегодня для меня настал этот день.
– Я тебе помогу, – обещаю, протягивая Сету руку. – Мы вместе будем искать регалии, а потом ты отведешь меня в поля.
Его крепкое рукопожатие кажется надежным, а когда бог мне улыбается, я уже знаю, что приняла верное для себя решение. Вероятно, не самое разумное, но верное.
– Тогда давай посмотрим на письмо, – предлагаю я, чувствуя, как с меня спадает летаргия последних дней. – Интересно, куда оно нас приведет.
Мы встаем. В этот момент грохочет гром и одновременно молния расчерчивает заметно потемневшее небо. Следом раздается ужасный грохот, от которого я вздрагиваю всем телом. Отсюда не виден дом, однако вполне различим звон стекла, а вскоре тучи окрашиваются в ярко-красный цвет. У меня над головой продолжают сверкать молнии, но я способна думать лишь о том, что там, откуда в небо поднимаются столбы огня, находится моя семья. Больше я никого не потеряю, ни за что. Порываюсь броситься туда, но Сет хватает меня за руку и тянет на себя. Не успеваю сообразить, что произошло, как мы оказываемся перед особняком. Он объят пламенем. На миг я теряю способность двигаться. Никого не видно. Слышен лишь треск огня. Внутри Кимми, тетя с дядей, Константин, Гарольд и Селкет. Я должна их спасти. Снова раздается грохот и снова лопаются стекла, а из главного входа валит дым. Я отшатываюсь, когда от нового взрыва обрушивается крыша южного крыла. Это совершенно точно не удар молнии. Проклятые бессмертные, это их рук дело! Устремляю взгляд на фасад. Мне нужно в дом, но там сплошной чад и дым. Возможно, получится попасть внутрь через задний вход. Я перестаю адекватно воспринимать действительность и игнорирую опасность, которая исходит не только от пожара, но и от того, кто за него ответственен. Меня трясет от страха за родных, но в то же время тело переключается в боевой режим.
– Подожди, – перехватывает меня Сет, когда я собираюсь рвануть внутрь. – Смотри.
Не веря собственным глазам, я таращусь на громко кашляющих людей, которые выбегают через переднюю дверь. Мимо них проносится Селкет. Собака не бросила их в беде. Переполненная благодарностью, я падаю на колени, и она лижет мне лицо.
Вся в слезах ко мне подбегает Кимми и обнимает нас с Селкет.
– Без нее мы бы не нашли маму, она такая храбрая, – всхлипывает кузина, и пепел на их с собакой телах смешивается со слезами и дождем.
Константин несет безвольно висящую у него на руках мать.
«О нет, – я прижимаю ладонь ко рту, – пожалуйста, нет».
Дядя Джордж ковыляет следом. Последним выходит Гарольд с какими-то вещами под мышкой. Я бегу навстречу и, когда дворецкий спотыкается, ловлю его. Он тоже весь покрыт сажей, но в остальном невредим.
– Что это такое? – ругаюсь я, крепко его обнимая.
– Мне не удалось спасти все, – выпаливает Гарольд, и лишь тогда становится ясно, что такое он держит. Это предметы старины, которые любил Малакай. Исполняя его волю, в ближайшие дни мы планировали отправить их в Каир. У меня на глаза наворачиваются слезы.
– Ты с ума сошел рисковать ради этого жизнью?!
Я веду дворецкого к Константину, уже опустившему тетю Фиону на мокрую от дождя землю. Кимми кладет голову матери к себе на колени и гладит ее по волосам. Я беру ее за руку. Теплая.
– Что случилось? Она…
Если да, то я кого-нибудь убью. Крепко сжимаю кулаки. Это между мной и бессмертными, тетя Фиона здесь ни при чем. Чья это работа? Неужели Азраэля? Потому что я ему угрожала?
– Нет, – прерывает мои путаные размышления Константин, – она просто без сознания. – Сняв с себя пиджак, кузен накрывает им мать. – Отойдите в сторону, мне нужно место. Гарольд, достань пару пледов. – Он кивает на гаражи. – В машинах наверняка что-то найдется.
Дворецкий с сокровищами уходит, и дядя Джордж, прихрамывая, следует за ним. Константин отточенными жестами осматривает маму.
– Что стряслось? – спрашиваю у безостановочно шмыгающей носом Кимми, по щекам которой бегут слезы. – Она находилась не с вами?
По-прежнему держу тетину ладонь. Она не умрет. Не имеет права умереть. С таким грузом вины я жить не смогу.
– Мама вернулась в свою комнату, а мы еще сидели в гостиной. – Кимми всхлипывает и, как маленькая, вытирает нос рукой. Выпустив руку тети Фионы, я подаюсь к кузине и сжимаю ее в объятиях. – Мы ее не нашли. Повсюду был дым. Все произошло слишком быстро. А потом я услышала лай Селкет.
Сидящая рядом с нами собака внимательно наблюдает за каждым движением Константина. Тот сначала проверяет жизненные показатели тети, после чего слегка похлопывает ее по щекам. К нашему бесконечному облегчению, она закашливается и вскоре приходит в себя. Кузен помогает матери сесть, а всхлипы Кимберли становятся громче.
– Все хорошо, мам, – заботливо приговаривает Константин. – Сейчас мы отведем тебя в тепло.
Тетя все еще непонимающе моргает, когда дочь бросается ей на шею. Константин, негромко выругавшись, обнимает их обеих, у него тоже подозрительно блестят глаза.
Уставившись на адское пламя, я стараюсь не заплакать от того, что чувствую себя лишней. Селкет успокаивающе лижет мне лицо.
Постепенно приходит понимание, что, несмотря на проливной дождь, пожар сам собой не потухнет.
– Кто-то намеренно поджег дом, – медленно произносит Сет.
То есть он тоже в этом уже не сомневается. Обняв Селкет, зарываюсь носом в ее шерсть. Она пахнет мокрой собакой, но мне все равно. Руки до сих пор подрагивают от страха. Однако мы все живы, и только это имеет значение. Дом – это просто здание, пусть там сейчас и догорают последние воспоминания о моей семье.
– С чего ты взял? – спрашивает