— Надо спешить, — ее голос звучал теперь чуть громче, чем прежде, — иначе они придут за тобой. Факельное шествие уже началось.
— Факельное шествие?! Да что здесь, черт возьми, происходит?! Они что, собираются меня распять за маленькую шалость?!
Монахиня теперь смотрела прямо на стремительно съежившийся после ее слов орган, и я решительно прикрыл его ладонью.
— У меня нет повода не верить тебе, — сказал я, — давай скорее одеваться. Что же ты лежишь?! Вот черт! Скорее! Факельное шествие уже началось!
Одевалась она неспешно. Наверное, просто не умела быстрее, чем вызвала закономерное раздражение. Затем она повела меня. Мы пробежали через анфиладу, потом выбрались в круглый обширный зал, где гулкое эхо наших шагов звучало угрожающим рокотом, отражаясь от теряющегося во мраке свода. Здесь моя провожатая остановилась — так резко, что я наткнулся на нее.
— Тшш, — прошипела монахиня.
Между колонн, опоясывающих зал, я увидел на расстоянии ста метров огни, упорядоченно передвигавшиеся в темноте. Слабые сполохи играли на скрещенных на груди руках, складках длинных балахонов и наброшенных на лица капюшонах. Едва различимые фигуры медленно двигались вдоль стены, отбрасывая неверные длинные тени в нашу сторону.
— Факельное шествие, — прошептала провожатая.
— Тише ты, — проговорил я.
Мрак и едва различимые зловещие очертания фигур произвели на меня такое жуткое впечатление, что я прикрыл ей рот ладонью, дабы она больше ничем не могла выдать нашего присутствия. Едва шевеля губами, я проговорил:
— Куда идти, чтобы выбраться отсюда?
— Лучше всего туда…
Мы свернули в боковой проход и быстро побежали прочь. Мне пришлось пригнуться, потому что стремительно снижавшийся потолок грозил вскоре воссоединиться с полом. Смиренница замечательно ориентировалась в полумраке. Должно быть, пользовалась этим подземным ходом много раз.
Интересно, если она так хорошо была знакома с расположением комнат и коридоров в монастыре, зачем она привела меня в зал и показала факельную процессию? Наверное, можно было совершенно спокойно миновать это угрожающее зрелище? Холодок пробежал по спине.
— Дорогуша, — прошипел я, — нельзя ли было с самого начала пойти другой дорогой?!
— Стоп! — вдруг выкрикнула она.
Я выглянул из-за ее плеча, ее склоненная голова уже упиралась в самый потолок. К тому времени я сложился почти вдвое, всерьез подумывая о том, чтобы продолжить бегство на карачках. Увиденное заставило меня содрогнуться.
В чане для омовения, где я совсем еще недавно плескался и напевал кабацкую песенку, плавали части человеческого тела. Вода с багрово-красным отливом слегка посверкивала, горящие повсюду свечи создавали траурный жутковатый эффект.
— Это — брат Ариоро, его сердце и символ мужественности они возложат на алтарь Бевьевы, — проговорила моя спутница.
— Прекрасная новость, — заметил я.
— Вот что ожидало тебя, если бы не я, — торжественно продолжала она гнуть свою линию.
Последняя реплика, видимо, призывала меня обратить внимание на то, до какой степени я должен быть ей благодарен за спасение. Должно быть, у нее были насчет меня далеко идущие серьезные планы. Что ж. У всех свои заблуждения. И не всегда правильно рассеивать их сразу. Но в то время я был слишком молод и самонадеян, чтобы это понимать.
— Если ты пообещаешь мне обручиться со мной в Миратре, мы убежим отсюда, — заявила наглая монахиня, глядя на меня миндалевидными глазами.
— Чего?! — спросил я.
— Если ты пообещаешь обручиться…
— Да, я слышал тебя, — резко оборвал я ее.
Расчлененное тело благочестивого брата Ариоро в дрожащем свете свечей выглядело страшно, оно будоражило мое богатое воображение и даже заставило некоторое время сомневаться. Подумать только, я всерьез подумывал о том, чтобы с ней обручиться!
— А что мы будем делать дальше? — спросил я, словно раздумывая. На самом деле я судорожно искал решение, мозг мой бурлил возмущением и яростью.
— Дальше — ты будешь работать на благо короны Миратры, думаю, тебе удастся устроиться вольнонаемным торговцем коврами или кем-нибудь в этом роде, я читала в свитках легенду про Андерия и Аннет, он был именно торговцем коврами, а она жрицей закона… Я буду готовить тебе еду и ухаживать за нашими детьми…
— Ага, значит, и дети будут?! — продолжал я делать вид, будто раздумываю над ее предложением.
— Дети… — Она мечтательно улыбнулась. — Их будет много.
— Десять? — поинтересовался я.
— Может быть, и десять…
— Не бывать этому никогда!!! — Я так яростно закричал, что сам испугался: участницы факельного шествия могли меня услышать.
— Что?! — Ее руки, ранее известные мне лишь как сосуд нежности, внезапно напряглись, ладони сжались в жилистые кулаки и уперлись в бока. — Тогда ты не выйдешь отсюда, брат Жарреро, не будь я Варра Луковый Росток!
— Поглядим! — я решительно развернулся и пошел по коридору.
Все, чего я хотел, — это немедленно убраться прочь из страшной комнаты с останками благочестивого брата Ариоро… Я шел по коридору решительно и быстро, готовый ко всему.
Через некоторое время слух мой уловил тончайшие голоса женского хора, кое — кто из дамочек премерзко фальшивил. Пели они нечто странное и неприятно напоминающее симфонию тризны анданской церкви. Подозреваю, что тризну справляли по брату Ариоро и мне. Подумать только, они отрезали у брата Ариоро, почтенного брата Ариоро, бывшего мне столь симпатичным, символ его мужественности. Оставалось надеяться, что произошло это уже после его смерти. Представить себе иное было бы слишком страшно.
Стало очевидным, что с некоторых пор меня преследует злой рок. Сначала я заблудился в лесу, потом меня изнасиловали дрофы, потом хотел съесть отвратительный отшельник-гомосексуалист Латуний Цизераний, черные боги забери его душу, а теперь эти монахини, которые, если приглядеться, и не монахини вовсе, а озверелые фанатички — служительницы культа святой Бевьевы. А Бевьева, если опять же приглядеться, — и не святая вовсе, а какая-то богомерзкая тварь.
Кажется, я начинал ненавидеть того картографа, который не поленился и начертал обитель святой Бевьевы своей трижды проклятой рукой. Трудоголик хуже алкоголика во сто крат. Правда, не был ли предупреждением с его стороны красный цвет округлых букв? Оставалось только гадать.
Конечно, я запросто мог бы напасть на этих «монахинь» и попытать счастья в борьбе, но их было довольно много, и кто знает, какие веские аргументы находились в их поражающем арсенале. Глядишь, они припрятали где-нибудь пару колдовских свитков. И в момент смертельной опасности извлекут их на свет божий и применят. Мне же был настолько дорог мой символ мужественности, что я никоим образом не желал им рисковать. Даже в малой степени.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});