золота!
Воспользовавшись этим моментом, успеваю искоса глянуть в сторону хана и не могу удержаться от мысленного восклицания.
«Мать честная! Да мне еще повезло, что я на него не смотрел!»
Батый действительно выглядит жутковато. Его верхние веки сплошь покрыты какими-то язвами и смотрятся так, словно поедены червями, а совершенно мутный правый глаз на бледно-желтом лице только усиливает это ощущение.
«Прям воскресший мертвец, — еле сдерживаюсь, чтобы не выдать свои эмоции, — аж перекреститься захотелось!»
Тут я вспоминаю, что по арабским источникам в последние годы жизни Батый страдал трахомой, и все сразу встает на свои места.
'Для болезней и смерти все равны, будь ты потрясателем вселенной или простым пастухом! — Проскакивает у меня в голове, а единственно-видящий глаз Батыя, зыркнув по сторонам, мгновенно заставляет всех замолчать.
В этой внезапно наступившей тишине слышно даже шуршание рукава от взмахнувшей руки. Это хан подал знак, и вновь раздался узнаваемый хорошо поставленный голос.
— Великий хан говорит тебе, консул! Иди в свой шатер и смиренно жди моего решения.
Теперь я вижу того, кто говорит, он единственный, кроме меня, кто еще стоит в этом шатре. Чуть сбоку от ханского возвышения и в тени, он почти не виден, как будто он действительно бестелесный голос владыки.
Склонившись в поклоне, пячусь к выходу, памятуя наставления Малого — ни в коем случае никогда не поворачивайся к хану спиной. Мой зад приподнимает полог, по глазам бьет яркий свет, и я выползаю наружу.
«Хвала небесам! — Утираю струящийся по лбу пот и с облегчением делаю глубокий вдох. — Будто действительно из преисподней выбрался!»
* * *
Самый разгар дня, и солнце печет немилосердно. Вокруг ни одного деревца, в чьей тени можно было бы укрыться. Стоять на месте невыносимо, и я хожу туда-сюда. Пять шагов вперед, разворот, пять шагов обратно.
Рядом стоит Прошка и держит под уздцы мою кобылу и своего мерина. Турслан Хаши, прикрыв глаза, кажется, дремлет в седле, но на деле нет. Я абсолютно уверен, что он следит за мной из-под опущенных век.
Пять шагов вперед, разворот, пять шагов обратно.
«Ничего, бывало ожидание и похуже». — Усмехаясь про себя, вспоминаю недавние события.
Я ждал решения ханского суда целых три дня, и скажу честно, это были не самые легкие три дня в моей жизни. Я ощущал себя приговоренным, ждущим в камере смертников исполнения приговора, и что хуже всего, мне даже обвинить в своих несчастьях было некого. Никто, кроме меня самого, не был в этом виноват. Я сам привел себя на эшафот, и ощущение собственной глупости и бессилия доканывало меня не меньше, чем бесконечное ожидание.
Когда вчера вечером пришел Турслан, я обрадовался ему как родному. Скажу больше, я обрадовался бы ему даже в том случае, если бы он сказал, что поутру меня казнят. Уж лучше так, чем эти выматывающие душу дни и ночи. К счастью, темник пришел с хорошей новостью. Он не сказал этого сразу, но по тому, что он принял приглашение пройти в шатер и выпить со мной, уже было все понятно. Я оправдан, иначе он бы порога не переступил. Общаться с преступником и врагом хана — уже преступление!
Сев за дастархан и выпив пиалу предложенного кумыса, Турслан, наконец, соизволил сказать, что обвинения с меня сняты. Откинувшись на подушки, он всем своим видом показал, что не против поговорить.
Не воспользоваться такой возможностью было бы грешно, и я подал знак вновь наполнить пиалу гостя кумысом.
— Хвала Великому небу, что мои слова смогли убедить хана в моей невиновности! — Начал я, изображая искреннее простодушие. — Я никогда не сомневался в прозорливости хана Батыя, и в этот раз его мудрость позволила принять справедливое решение!
В тот вечер Турслан был настроен иронично и с усмешкой прервал мою протокольную велеречивость.
— Скорее уж жадность его брата! Это у Берке одно золото на уме, а Батый слишком стар и немощен, его уже мало что интересует. — Тут его губы вновь скривила ирония. — Он легко позволил бы своему сыну казнить тебя, ведь ты нарушил его планы. Сартак не так злопамятен, как Берке, но ты ему мешаешь. Он обещал своему побратиму Александру Владимирский стол, а ты посмел встать у него на пути, и сейчас наследник выглядит нелепо.
По лицу старого нойона вдруг заскользили морщинки, словно неудачи Сартака его забавляли.
Такой разговорчивости за Турсланом никогда раньше не водилось, и несмотря на удивление, я постарался вопросом продлить мысль гостя.
— И что же помешало Сартаку добиться своего?
— Жадность и хитрость! — Подняв пиалу, Турслан сделал большой глоток. — Жадность Берке и хитрая прозорливость его старшего брата. Батый хоть и отягощен болезнями, но еще не потерял хватки. Всю свою жизнь он исповедовал одну великую мудрость — никогда не давай всего одной из спорящих сторон. Дай понемногу и той, и другой и посмотри, как они будут бодаться друг с другом. Именно на таком фундаменте наш повелитель построил свою власть, и сейчас он не изменил своему принципу. Он не дал своему сыну казнить тебя, но зато отдал ему под контроль твою идею с расширением торговли по реке Итиль. В результате, он вроде бы пошел навстречу советам брата, но тот не получил желаемого, а сыну он отказал, но поставил его старшим над золотой жилой. Все недовольны, но жаловаться им не на что!
Мысленно поаплодировав мудрости Батыя, я не упускаю случая разобраться в хитросплетениях ханского двора.
— Может быть, я неправ, — начал я так, словно бы слегка запутался, — и глубокоуважаемый нойон меня поправит, но мне кажется, великий хан недолюбливает своего брата.
— И это у них взаимно! — В глазах Турслана промелькнула озабоченность. — Берке как паук копит богатства, мягко подминая под свое влияние родовую знать, и это не нравится Батыю. Еще больше это не нравится Сартаку, но пока он ничего не может сделать.
— А Батый⁈ — Поспешил я вставить слово, подначивая Турслана говорить. — Батый-то может!
— Да! — Нойон задумался и сделал еще глоток. — Хан может все, но он никогда не тронет своего брата, пока тот хранит ему верность. Берке в свое время головой поддержал брата, и Батый всегда доверял ему. Сейчас уже не те времена, но Берке не глуп и никогда не даст Батыю повода усомниться в своей преданности.
С Берке мне стало все боле-менее понятно. Умен, но