из горящей Рязани.
Я, как и положено, земным поклоном поблагодарил Батыя за милость, сказал, что готов ехать в любой момент, и уже в дверях стоял, когда Турслан между делом вдруг намекнул, что меня ждет не только Батый, но и Сартак, и даже Берке'. Это предупреждение дорогого стоило, и я его оценил так. Турслан связь со мною не рвет, и в своей игре я могу на него рассчитывать, в разумных пределах, конечно.
Этот вызов к хану я посчитал хорошим знаком. Раз не только Батый, но и Сартак, и Берке хотят говорить со мной, значит я был прав, и наша трехнедельная бурная деятельность на рынках Сарая принесла-таки свои плоды.
А началась она с похода к «лучшему другу» и по совместительству даругачи столицы, Байрак Суну. Я просил место под торговлю, коего в это время года в городе хоть отбавляй, но «дружище» Байрак не преминул стрясти с меня за дружескую услугу еще пяток дирхамов. Зато я получил в свое распоряжение почти весь северный угол центрального рынка, пространство более чем достаточное, чтобы развернуться по-настоящему. Начал я, не затягивая, делая основную ставку на то, чего в эти мрачные века не хватает больше всего — на зрелище. Тут мне в помощь пошел опыт многочисленных тверских ярмарок, так что даже отсутствие, как сказали бы в наше время, опытного персонала не помешало. Я заменил их стрелками, отобрав самых смышленых и поставив над ними матерых приказчиков Нездинича.
Все-таки я человек двадцать первого века и с основными принципами рекламы знаком не понаслышке. Главное заманить людей в магазин, а уж войдя туда, они точно хоть что-нибудь да купят. Заманить, удивить, и всучить! Вот три нехитрых принципа, что я взял на вооружение. К примеру, рядом с ларями, торгующими зерном, был поставлен шатер, где любой желающий мог получит котлету с хреном, миску с пельменями или пирог с мясом. Готовили все здесь же, на глазах у десятков зрителей, и стоило любое блюдо всего лишь один пул, то есть самую мелкую здешнюю медную монету. Любой убыток на торговле едой сторицей окупала цена на зерно, масло и инструмент, которые продавали здесь же по соседству. Мясорубки, ручные мельницы, точила для ножей с ножным и ручным приводом — все это вызывало искреннее восхищение у местных и уходило на ура.
Тот же принцип использовался практически у всех ларей с товаром. Плотники на глазах у публики строгали доску рубанком, пилили ручной пилой и сколачивали низенькие столики — дастарханы. Тут же рисовали на них нехитрый узор и покрывали лаком. Готовое изделие продавали всем желающим, а заодно и весь этот удивительный инструмент, которым он делался.
Еще у каждого торгового шатра висели спиртовые лампы, притягивая любопытных посетителей, удивляющихся тем, тем что пламя совсем не коптит. Я уже не говорю про зажигалки, кои вызывали искренний восторг. Все это можно было купить, ну а те, кто не мог позволить себе эти чудеса, могли просто поглазеть и подивиться.
С самого начала моей торговли стоящий до этого полупустым центральный рынок столицы ожил и заполнился народом до краев. Народ тек не только из города, но приезжал даже из ближайших кочевий, разнося слух по всей степи. Тем более что с каждым днем я удивлял горожан все новыми и новыми чудесами и зрелищами. На второй день на площади поставили помост и под охраной двух стрелков повесили там зеркало. Всего лишь маленький зеркальный прямоугольник двадцать на тридцать сантиметров, а очередь к нему вытянулась на три квартала. Невероятно, но многие даже не представляли, как они выглядят, и за всю жизнь либо вообще ни разу себя не видели, либо видели, но лишь расплывчатое отражение в реке. Взглянув в зеркало, они смеялись, плакали, и кричали от удивления, а стоящие за ними торопили, и люди, отстояв огромную очередь, вставали по второму и третьему разу.
Стоимость одного такого зеркала здесь в Золотом Сарае начиналась от пятисот арабских золотых динаров, что равнялось двумстам тверским гривнам, а такой, если мне не изменяет память, была вся наша прибыль от продажи зерна за первый год торговли.
Слухи о нас ползли и множились, а я все добавлял зрелищ и добавлял. Мне с опытом человека двадцать первого века, это было нетрудно.
«Что еще можно придумать⁈» — Спрашивал я себя, и моя память услужливо предлагала картинки из когда-то просмотренных фильмов. Ярмарка, люди смеются, стреляют в тире… Стоп! Говорил я себе, и на следующий день на рынке появлялся тир, где мой лучший арбалетчик предлагал степным батырам померяться с ним точностью и пробивной силой стрельбы. Монголы — народ азартный, и возможность сделать ставку привлекала еще зрителей, а мне приносила дополнительный доход.
«Еда и напитки!» — Подсказывала мне память, и у ларей, торгующих стеклянной и керамической посудой, начинали разливать сладкий охлажденный сбитень и продавать сахарных петухов.
«Услуги!» — Вспоминал я, и там, где продавали бумагу, краски и чернила, появлялись нанятые мною писцы, что за символическую плату писали любому желающему жалобу, поздравление, или прошение.
В общем моя фантазия работала днем и ночью, народу на рынке все прибывало, и где-то дней через десять один из местных, показывая мне на какого-то знатного монгола, сказал. Гляди-ка, нойон Кадан специально вернулся в город, дабы посмотреть своими глазами на небывалую ярмарку.
«Вот как! — Поздравил я себя в тот момент. — Значит, схема работает, и рано или поздно но слух докатится и до кочевий Батыя».
Часть 1
Глава 9
Август 1253 года
Остановившись перед входом в ханский шатер, одним вздохом набираю в легкие побольше воздуха, словно перед нырком в глубину.
«Ну, была-не была!»
Узкоглазый крепыш в начищенном до блеска пластинчатом панцире откинул полог, и я шагнул в темное, дышащее затаенной угрозой нутро.
«Главное, не наступить на волосяную веревку у порога!» — Мысленно предостерегаю себя от непростительной глупости.
Я уже раз десять слышал от боярина Малого рассказ о том, как надо заходить в ханский шатер, где вставать на колени, когда поднимать голову и прочее, и прочее. Уже наизусть выучил, но в стрессовые моменты чего только не отчебучишь.
А момент, когда тебя могут забить насмерть прямо здесь же у входа, он реально стрессовый. И вот ведь какая смешная штука, забить ногами насмерть — это не издевательство, не унижение, а наоборот. Это дань уважения и почетная казнь для иноземца. Потому как ни одной капли крови благородного человека не должно