Массовый исход индийцев стал серьезным испытанием для бирманского сообщества, но, пожалуй, еще более критические времена оно пережило после того, как на борьбу за независимость поднялись некоторые меньшинства. Они были спровоцированы ущемлением их прав после переворота в марте 1962 г., когда была отменена федеративная конституция 1947 г. Существовавшие ранее повстанческие движения стали центрами притяжения недовольных введением в стране унитарного режима, не признававшего автономии национальных меньшинств. Активизировалась деятельность Каренской национально-освободительной армии, Шанской объединенной армии, Качинской армии независимости и некоторых других группировок. Эта вспышка сепаратистских выступлений явилась реакцией на нарушение демократических принципов государственного устройства.
Так в течение нескольких десятилетий в Бирме полностью изменился и национальный облик населения, и характер межнациональных отношений. Резкое сокращение индийской прослойки облегчило, наверное, рост мелкой и средней собственно бирманской буржуазии, но одновременно лишило страну опытных, неплохо подготовленных специалистов – администраторов, преподавателей, торговцев и т. д. Не по этой ли причине в стране резко усилились авторитарные, антидемократические тенденции в политической и общественной жизни? А в ответ на их усиление окрепли сепаратистские движения. В некогда устойчивой полиэтнической общности возникли глубокие трещины.
Взрывные ситуации
Ныне полиэтнические конгломераты характерны прежде всего для третьего мира, где они складывались стихийно. Там не существовало достаточно мощной государственной власти, чтобы контролировать происходившее великое переселение народов, сдерживать и направлять миграционные потоки. Там изначально были сильны две противоречивые тенденции: к расщеплению этносов и отпочкованию относительно мелких, но быстро обособляющихся групп и к смешению этносов, к их укрупнению.
Отношения между отдельными этническими группами закреплялись по-разному. Скажем, в Индии огромную роль в организации полиэтнических сообществ играла кастовая система, охватывавшая все общество и «привязывавшая» мелкие этнические образования к более крупным, доминировавшим этносам. Система каст встречается также в Западной и Экваториальной Африке. В то же время имели значение этническое разделение экономических функций и этническая иерархизация в конгломератах. Последнее, впрочем, проявлялось исключительно как тенденция, как направление движения. Лишь в относительно редких случаях, как, например, на севере Нигерии, в Буганде, Руанде, Бурунди, иерархизация этносов превращалась в прочное установление.
Складываясь стихийно, полиэтнические конгломераты были архаичной, внешне иррациональной формой налаживания межэтнических отношений. Ее устойчивость определялась традиционностью, «консенсусом» всех входящих в конгломерат групп, хотя нельзя сбрасывать со счетов и элемент насилия со стороны доминирующих социально-этнических слоев.
Такие наднациональные объединения архаичного типа устойчивы, пока составляющие их этносы переживают относительный застой, пока в их коллективном сознании господствуют древние системы взглядов, культура отгорожена от внешних веяний, а каждый человек сам, без каких-либо внешних принуждений, признает существующий социальный порядок, не стремится к изменению своего социального статуса и удовлетворен открывающимися перед ним перспективами. Однако внутреннее брожение в социумах немедленно вызывает резонанс в сфере межэтнических отношений. Люди начинают добиваться их «рационализации» путем устранения накопившихся несправедливостей, а прежде всего путем изживания традиционного неравенства этнических групп. Внутри конгломератов возникают общественные движения, ведущие поиск новых, более справедливых форм этнических взаимоотношений, который бывает крайне болезненным и долгим. Во многих случаях интенсивность поиска обусловлена ухудшением экологической и социальной обстановки в результате земельного голода и демографического взрыва. Среди пружин процесса – также экономические, политические и другие факторы. Но было бы неверно забывать об особой роли нравственных побуждений – стремления к устранению имеющихся несправедливостей, к восстановлению попранного человеческого достоинства, к торжеству идеалов равенства и т. д.
В иных формах, по несколько иным причинам, этот же процесс охватил и страны Севера, прежде всего Соединенные Штаты и Западную Европу. Оказался втянутым в него и Советский Союз, где, как обнаружилось, элементы архаики в сфере межнациональных и межэтнических отношений были значительно прочнее, значительно устойчивее, чем представлялось правящим кругам страны.
Советское общество образовывало своеобразнейший социально-этнический организм. В 70-е годы было расхожим местом писать о «советской нации», в которой чуть ли не растворились все народы Союза. Очень скоро после начала перестройки стало ясно, как далека эта концепция от истинного положения вещей. Но значительная доля правды в ней все же была. Конечно, в стране сохранялось колоссальное этническое многообразие, но, в то же время, сложились некая единая цивилизация, некий образ жизни, некая общая система представлений, дававшие значительной социальной прослойке во всех концах страны ощущение своей общности, своего единства.
Эта прослойка, тесно связанная с государственной машиной, насчитывала многие миллионы людей и составляла конкретное содержание идеи советской нации. Очевидно, она играла важную консолидирующую роль, но, думается, все-таки не решающую. Главным фактором, долгие годы предопределявшим устойчивость советского социально-этнического организма, была переплетенность между собой населяющих территорию страны этносов, подкрепляемая существованием общегосударственного экономического и культурного пространства. В этом организме особая роль принадлежала русскому народу, русской нации. Крупный русский историк Ю. А. Поляков, говоря о национальной ситуации в СССР, отмечал:
«Удивительной на этнической карте страны является не только уникальная множественность и многообразие народов, но и уникальность расселения. Большинство регионов было полиэтничными. Огромные массы жили за пределами своих национальных государственных автономий. Русские, украинцы, белорусы, армяне, татары и др., сохраняя регионы основного обитания, расселялись в массовом масштабе практически по всей стране. Такие значительные по численности населения народы, как евреи, немцы, поляки, также жили в большинстве регионов.
Исторически сложившейся особенностью явилась чересполосность расселения многих народов. В процессе переселения русских в XVII–XVIII вв. на сравнительно мало заселенные тогда земли Среднего Поволжья появились компактные русские группы среди мордовских, марийских, удмуртских, чувашских и – в меньшей степени – татарских и башкирских деревень. В Крыму, на Северном Кавказе в процессе их хозяйственного освоения появилась чересполосность русских и украинцев, в Сибири и на Дальнем Востоке – русских, украинцев, белорусов. Так же были расположены многие группы русско-украинского, казахского, киргизского, узбекского населения в Казахстане, Киргизии, Узбекистане. В ряде районов Средней Азии соседствовали селения казахов, узбеков, таджиков, киргизов, туркмен.
Группы поляков в ряде западных районов страны жили в значительном территориальном смешении с белорусами, украинцами, русскими»[81].
Чересполосность благоприятствовала межэтническим контактам, распространению двуязычия, смешанным бракам, культурному сближению. На территории Советского Союза возникло несколько взаимосвязанных полиэтнических конгломератов, крупнейшим среди которых был российский. В его основе лежал блок группы славянских, угро-финских и тюркских народов.
Мощный, но более рыхлый, чем российский, конгломерат складывался в Закавказье, где зоны расселения армян, грузин, осетин, азербайджанцев и других этносов глубоко проникли одна в другую. В Средней Азии наряду с относительно однородными в этническом отношении территориями существуют районы полиэтнические, с чрезвычайно смешанным населением.
Особенно пестрым является городское население. Его полиэтничность определилась еще в дореволюционной России. Ю. А. Поляков, обобщая данные начала 20-х годов, констатировал, что при огромном снижении общей численности горожан за годы гражданской войны национальная структура городов мало изменилась. По его наблюдениям, сдвиги качественного, принципиального характера произошли только к 1926 г., когда и были зафиксированы переписью. Именно в то время обозначились опережающие темпы роста городского населения и повышение в его составе доли коренного населения в тех районах, где в дореволюционные годы основную массу горожан составляли русские.