Опасность заключается в том, что демократизм государственно-правового подхода к нации легко оборачивается грубым авторитаризмом, непризнанием специфических прав гражданина, вытекающих из его принадлежности к этническому меньшинству. Нельзя не вспомнить, как болезненно реагировали министры-социалисты, убежденные демократы, на само упоминание о «бретонском народе», о «баскском народе» и о «народе корсиканском», превращенном в проекте закона из этноса в «территориальное сообщество Корсики». Проблема признания прав этнического меньшинства становится особенно мучительной в тех случаях, когда это меньшинство расселено компактно, занимает четко очерченную территорию. Не трудно предвидеть, что может наступить момент, когда такое меньшинство потребует признания своего права на отделение и тем самым поставит под угрозу целостность государства-нации. Жесткое подавление баскского сепаратизма, как в Испании, так и во Франции, красноречиво свидетельствует о том, сколь далеко готовы зайти демократические власти в подавлении подобного вызова со стороны этнического меньшинства.
Разработчики теории нации как государственно-правового образования не могут не понимать внутренней противоречивости этой концепции, ее потенциального антидемократизма. Да и жизнь заставляет их учитывать требования этнических меньшинств, которые заметно активизировались по всей Европе. Ныне в известных пределах приходится признавать их права. Но понимая, в каком направлении может пойти эмансипация меньшинств, политические круги, представляющие интересы «национального» большинства, уже сейчас принимают определенные меры предосторожности. Вряд ли случайно в Европе приобрел характер священной догмы закрепленный в многочисленных международных документах принцип незыблемости территориальной целостности европейских государств, нерушимости их границ. Тем самым пресекается возможность для этнических меньшинств образовать в будущем собственные государства, хотя при этом нарушается такой основополагающий принцип демократии, как суверенность народа. Или же другой вариант: находящийся в меньшинстве этнос вообще не признается народом, а лишь частью какого-то другого народа. Антидемократичность как первого, так и второго подходов вряд ли нуждается в доказательствах. Когда же принцип территориальной целостности государства, его «единства и неделимости» торжествует над принципом суверенности народа, демократии остается либо стыдливо отвернуться в сторону, либо смущенно потупить взор.
Принцип «одно государство – одна нация», очевидно, никогда открыто не формулируется, поскольку слишком явственно благоприятствует интересам этнического большинства. Тем не менее, именно ему следуют правительства западноевропейских стран в своей внутренней и внешней политике. Как иначе истолковать отказ от признания права на отделение от Хорватии сербов Крайны, живущих компактной группой и тесно связанных культурными и экономическими узами с соседями, сербами Югославии? Трудно понять и то, почему эти же страны не восстают против ущемления прав меньшинств в прибалтийских государствах – Латвии и Эстонии. А ведь решительно отказываясь признать государственным язык этих меньшинств, хотя они составляют свыше трети местного населения, власти Латвии и Эстонии ставят их перед альтернативой: либо ассимиляция, либо ущемление гражданских и политических прав. При этом активно используются методы административного давления.
Газета латвийского курортного местечка, находящегося неподалеку от Риги, рассказывала в заметке «Соблюдение закона о государственном языке в Юрмале»: «Юрмальский инспектор по государственному языку Ирена Аугустова сообщает, что за недостаточный уровень знаний государственного языка (в соответствии со статьей 26 Кодекса административных нарушений) оштрафованы юрмальчане: 1. Заведующий отделом снабжения ГАФ «Юрмала» Геннадий Хватов (30 латов). 2. Экономист Юрмальского управления водоснабжения и канализации Анна Чертова (10 л.). 3. Инженер по технике безопасности ГАФ «Юрмала» Владислав Шевцов (10 л.). 4. Директор пансионата «Драудзиба» Язенс Козурс – за нарушение правил визуальной информации (50 л.)»[52].
В переводе с языка административного произвола на общепонятный это означает, что люди были оштрафованы за использование языка, который для большинства из них является родным и понимаемый 95 процентами местного населения.
Факт возмутительный, к тому же лишь один из многих.
Так, казалось бы, демократическая концепция нации оборачивается грубейшим произволом и ущемлением этнических прав, прав человека, а в результате способствует расколу сограждан по этническому признаку, провоцирует противостояние большинства и меньшинства, отравляя отношения между ними. В государствах многонациональных ее претворение в жизнь вызывает волну сепаратистских движений, стремительно разрушая климат взаимного доверия и уважения. К тому же вчерашние меньшинства, образовав собственные государства, оказываются там в положении большинства, которое на своей территории не склонно считаться с правами этносов, являющихся меньшинствами. Возникает бесконечная цепь насилия, где палач сам является жертвой, а жертва – палачем.
Ситуация и безнравственна, и иррациональна.
В конечном счете, и этнический взгляд на нацию, и ее «гражданское» понимание делают это людское сообщество в известной мере пленником государства: государственных границ, государственной власти, государственной идеологии. В силу множества причин в общественном мнении едва ли не повсеместно доминирует убежденность, что национальная идея, лишь сомкнувшись с идеей государственности, открывает перед этносом дорогу к его превращению в нацию. Но это неверно. Как государство этническое, так и «демократическое» ограничивают свободу развития этноса-нации, затрудняют его контакты с соседями, ограничивают свободу миграции. Его развитие оказывается «заторможенным» на определенной точке исторической параболы, и для того, чтобы открыть перед собой новые перспективы, ему понадобятся чрезвычайные усилия. Народ временами крайне болезненно ощущает эту свою скованность.
Французы в эпоху Наполеона Бонапарта предприняли почти безумную попытку вырваться за очерченные государством пределы. В другое время, поддавшись иным идеям, встали на путь завоеваний немцы. Но войны не могут решить такие проблемы.
В сущности, только в пределах больших многонациональных государственных образований этнос находит полную свободу развития. В периоды демографического подъема он может там свободно расселяться. Ничто не мешает ему, перемешиваясь с другими этносами, усваивать их культуру, делиться с ними достижениями собственной цивилизации. Свобода миграций резко снижает опасность межэтнических конфликтов. В обстановке постоянного культурного и духовного обмена складывается мощная наднациональная цивилизация, благодаря которой голос каждого отдельного народа оказывается слышнее, громче. К тому же ничто не создает таких благоприятных условий для бурного развития литературы, изобразительных искусств, работы научной мысли, как тесное взаимодействие культур с различными традициями, с различным багажом конкретных знаний, с различным мировосприятием. Конечно, если эти контакты происходят в обстановке непрекращающейся демократизации межэтнических отношений, призванной снять груз национального неравенства и угнетения. А предпосылкой успешности такого процесса служит та же демократизация, но уже самого общества в каждом из взаимодействующих этносов. Прогресс в этом направлении порождает эффект самоускорения. Чтобы проиллюстрировать это явление, один конкретный пример:
Неравенство мужчин и женщин – далеко еще не решенная проблема в странах западной цивилизации. Однако в обстановке гибкости общественных структур, в атмосфере демократизма не вызывает особого удивления быстрота, с которой иной раз удается и в этой области добиться существенного прогресса.
Американская журналистка и общественная деятельница, Барбара Эренрайх, опубликовала блестящий анализ феминистского движения в США в 70–80-е годы[53]. По ее наблюдениям, толчок движению дали экономические перемены: если в 50–60-х годах большинство мужчин, принадлежавших к рабочему или среднему классам, могли рассчитывать, что их заработки позволят содержать семью без помощи работающей жены, то два десятилетия спустя большинство американских мужчин уже не были в состоянии поддерживать семью без женской помощи. Многие американские женщины, включая жен и матерей, были вынуждены пойти работать.
Б. Эренрайх писала: «Вернувшись на сцену в 70-х годах, феминизм начал наступление на традиционно мужские профессии в двух направлениях. С одной стороны, женщины просто требовали быть допущенными на равных условиях. С другой, они ставили под вопрос саму суть представлений об этих профессиях: исключительность, притязания на научную объективность и служение обществу. Например, феминисты хотели, чтобы женщины были врачами, но они также хотели уничтожить медицину как элитарную профессию и выдвигали на первый план квалификацию и участие более скромных работников здравоохранения, как, скажем, акушерок-самоучек».