дверь. Вероятно, проходить было больно, так как мое тело боится. Сильвио Мануэль ждал нас с другой стороны. Никто из нас не помнит его внешности, потому что Сильвио Мануэль – это мгла и он никогда не показывает своего лица. Мы могли видеть только его глаза.
– Один глаз, – флегматично уточнила Роза и отвернулась.
– Все здесь, включая тебя, – сказала Ла Горда, обращаясь ко мне, – знают, что лицо Сильвио Мануэля пребывает во мгле. Можно только слышать его голос, мягкий, как приглушенное покашливание.
Ла Горда замолчала и начала так пристально рассматривать меня, что я почувствовал себя неловко. В ее глазах мелькнула хитринка, что дало мне основания подозревать, что она знает о чем-то, но помалкивает. Я спросил ее. Она отрицала, но признала, что у нее есть множество необоснованных чувств, которые даже она не способна объяснить. Я подталкивал ее, а затем прямо потребовал, чтобы женщины попробовали вспомнить, что же все-таки случилось с ними на той стороне моста. Каждая могла вспомнить только вопли остальных.
Трое Хенарос остались в стороне и в наш разговор не вступали. Я спросил у Нестора, не имеет ли он хоть какого-нибудь представления о том, что же все-таки произошло. Он бесстрастно ответил, что все это находится где-то вне его понимания.
Тогда я пришел к быстрому решению. Мне показалось, что единственное, что нам остается в этом случае, – пересечь мост. Я предложил вернуться к мосту и перейти через него. Мужчины немедленно согласились, женщины – нет. Исчерпав все свои доводы, я в конце концов вынужден был толкать и тащить Лидию, Хосефину и Розу. Ла Горда не была расположена идти, но казалась заинтригованной предстоящим. Она шла рядом, не помогая мне тащить женщин. Хенарос поступали так же. Они нервно посмеивались над моими попытками справиться с сестричками, но и пальцем не пошевельнули, чтобы помочь мне. Так мы дошли до той точки, где останавливались раньше. Там я внезапно почувствовал, что слишком слаб, чтобы удержать трех женщин. Я заорал на Ла Горду, чтобы она мне помогла. Она сделала полуискусственную попытку удержать Лидию, но тут группа распалась и все стали пробираться, спотыкаясь и тяжело дыша, к безопасности улицы. Мы с Ла Гордой остались, как бы приклеенные к мосту, не в силах двинуться вперед и не желая возвращаться.
Ла Горда прошептала мне на ухо, что мне совсем не следует бояться, потому что именно я и ждал их тогда на той стороне моста. Она добавила, что убеждена, будто я знаю, что являлся помощником Сильвио Мануэля, но не смею признаться в этом остальным.
Тут меня охватила неконтролируемая ярость. Я чувствовал, что Ла Горда не должна соваться, делая такие заявления или испытывая подобные чувства. Я схватил ее за волосы. В наивысшей точке своего гнева я спохватился и остановился. Я извинился и обнял ее. Меня отрезвила простая мысль. Я сказал, что мне действует на нервы необходимость быть руководителем. Напряжение по мере нашего продвижения становилось все более и более сильным.
Она не согласилась со мной. Она твердо держалась своего мнения, будто Сильвио Мануэль и я были чрезвычайно близки, и поэтому, когда мне напоминали о моем хозяине, я приходил в ярость. Хорошо, что я должен о ней заботиться, не то я сбросил бы ее с моста.
Мы повернули назад. Остальные находились уже на безопасном расстоянии от моста и взирали на нас с откровенным страхом. Казалось, господствовало очень странное состояние безвременья. Словно мы были выброшены из привычного потока времени. Вокруг совсем не было людей. Мы пробыли на мосту никак не менее пяти минут, и ни один человек не только не пересек мост, но и даже не показался в поле зрения. Затем, совершенно внезапно, люди опять стали двигаться вокруг нас, как всегда бывает в это деловое время суток.
Не говоря ни слова, мы пошли назад на площадь. Все ощущали опасную слабость. У меня было смутное желание задержаться в городе еще немного, но мы сели в машину и поехали на восток к атлантическому побережью. Мы с Нестором по очереди вели машину, останавливаясь только для того, чтобы заправиться и перекусить, пока не достигли Веракруса. Этот город был для нас нейтральной зоной. Я бывал там только однажды, остальные вообще ни разу. Ла Горда считала, что такой незнакомый город является подходящим местом, чтобы сбросить старую оболочку. Мы остановились в отеле, и там они приступили к разрыванию на куски своих старых одежд. Впечатления нового города творили чудеса с их моралью и самочувствием.
* * *
Затем мы приехали в Мехико и остановились в отеле неподалеку от парка Аламеда, там же, где я когда-то останавливался с доном Хуаном. В течение двух дней мы вели себя как обыкновенные туристы. Мы делали покупки и посещали столько туристических мест, сколько могли. Бениньо приобрел фотоаппарат в магазине подержанных товаров. Своим «Полароидом» он сделал 425 снимков. В одном месте, пока мы любовались поразительной мозаикой, служитель, приняв меня за гида, спросил, откуда приехали эти великолепные иностранки. Я ответил, что из Шри-Ланки. Он поверил и поразился тому, насколько они похожи на мексиканок.
На следующий день, в десять утра, мы прибыли в авиаагентство, в которое дон Хуан втолкнул меня однажды. Когда он втолкнул меня, я влетел в одну дверь, а вылетел в другую, но не назад на улицу, с которой входил, а на рынок, находящийся примерно в трех километрах отсюда, прямо в хаотично перемещавшуюся толпу.
Ла Горда рассуждала, что агентство, как и мост, было местом силы, местом пересечения параллельных линий. Нагваль толкнул меня через этот проход, но я застрял посредине между двумя мирами, между линиями, и таким образом смог наблюдать за жизнью базара, не будучи сам ее частью. Она сказала, что Нагваль, конечно, хотел пропихнуть меня сквозь дверь, но мое упрямство помешало ему и в конце концов я вернулся назад через ту же линию в этот мир.
Мы прошли от авиаагентства до рынка, а оттуда в парк Аламеда, где мы с доном Хуаном сидели после происшествия у агентства. Я много раз бывал в этом парке с доном Хуаном и чувствовал, что это место является наиболее благоприятным для обсуждения наших дальнейших действий.
Я намеревался подвести итог всему сделанному нами, для того чтобы Сила могла решить, какой следующий шаг нам предпринять. После попытки пересечь мост я безуспешно пытался придумать, как удержать моих компаньонов в одной группе. Мы уселись на каменные ступеньки, и я начал с того, что для меня знание приходит обычно вместе со словами. Моя глубочайшая вера состоит в том, что если опыт или