Проведя костяшками пальцев по влажным щекам, чтобы вытереть их, она выпрямила спину, прошла мимо скрипучих половиц и вышла наружу, в серое предрассветное утро.
Её дыхание замерзало паром перед ней, пока она шла по заснеженному тротуару. Всю ночь бушевала буря, и сейчас на земле лежало три дюйма искрящегося белого снега. Над ней недовольно клубились облака — как раз для этого дня.
Она собиралась сделать это, и она собиралась стать жёсткой.
Она подготовилась.
Невада поставила сумку с аптечкой на пассажирское сиденье и села за руль. Никто не прикоснется к ней после этого. Ей никто не поможет, и она не излечится быстро, так что ей нужно позаботиться о себе самой. Нокс не может её увидеть, пока она практически не выздоровеет. Она забронировала номер в отеле в нескольких городах на несколько ночей.
Падать ниже некуда — сейчас она, на самом деле, совсем одна. Но это то, что Невада знала о таком падении. Ты падаешь с края обрыва, или, может быть, тебя столкнули. И поначалу падение не такое уж страшное, потому что внизу видна вода. Ты знаешь, что это скоро закончится, и ты ударишься о волны, а потом выплывешь на поверхность, всё еще живая, ведь ты можешь дышать. Но когда дно приближается, оно внезапно пропадает и становится черным, ты просто продолжаешь падать, и это уже не то захватывающее ощущение американских горок в глубине твоего желудка. Это неуверенность и страх перед неизвестностью. Это страх, что падение никогда не закончится. И когда ты, наконец, снова видишь это дно, оно покрыто зубчатыми камнями, и ты кричишь, потому что это реально страшно. Ты падаешь слишком быстро, и мягкого приземления на ноги не будет, будет больно. Ты скручиваешься прямо перед столкновением, потому что у тебя нет шансов выжить. А потом… ты ударяешься, и это больно, но ты просыпаешься, лёжа на спине и глядишь вверх на ту скалу, с которой тебя столкнули. Твоё тело устало и болит, но эта боль означает, что ты всё ещё жив. И тебе решать, подняться с этого каменного дна и снова начать медленно взбираться по стене, чтобы вернуться туда, где ты был.
Или, если Невада серьёзна настроена и удачлива, возможно, она сумеет проложить себе путь к чему-то еще, чему-то лучшему.
Сегодня будет падение.
Завтра она собиралась вонзить когти в скалу и подтянуться к тому месту, где её ждал Нокс. И Невада гордится этим. Нокс сказал ей, что видит в ней сталь, и теперь она ему верит. Потому что она чувствовала эту сталь в себе. И рычание в её горле говорило о том, что её лиса тоже чувствует.
С этого момента она сбрасывала кожу своего прошлого и собиралась строить будущее с мужчиной, которого полюбила.
Поездка к дому родителей была короткой, всего пятнадцать минут до старого кремового викторианского дома, расположенного за чертой города, сразу за Фоксбургом. Акры леса окружали дом её детства. На переднем дереве не было ни качелей из покрышки, ни отпечатков ладоней на бетоне. Дом был нетронутым, таким же, каким он был каждый день в детстве. Ей и её братьям, и сестрам не разрешалось, чтобы он выглядел «обжитым».
Мама и папа всегда нуждались в безупречной чистоте для собраний логова. Ведь они были идеальными. Идеальная семья с идеальными лисятами, которые когда-нибудь найдут идеальных партнеров и наполнят следующее поколение идеальным потомством.
Она была их занозой, неудачницей. Она чуть не фыркнула от того, как непривлекательно выглядел дом. Нокс никогда не согласится на идеальность. Его беспорядок соответствовал её. Если бы она хотела нарисовать большие радужные члены мелом на тротуаре по всей их подъездной дорожке, он не просто позволил бы это, он бы рассмеялся и присоединился к ней. Если она хотела покрасить их дом в цвет фуксии и вырастить одуванчики во дворе, он бы помог и поливал эти сорняки для неё.
Она позволила себе улыбнуться. Один час и всё будет сделано. Она сможет быть храброй в течении нескольких десятков минут.
Легковые автомобили, грузовики и внедорожники выстроились вдоль обеих сторон кольцевой дороги. Судя по всему, весь притон собрался, чтобы её публично опозорить. Боже, лисы — мудаки. Если у неё будут лисята с Ноксом вместо медвежат, она научит их быть добрыми, щедрыми и понимающими. Она собиралась делать всё по-другому и убедиться, что они знают, что их любят, каждый божий день. И она не сомневалась, что Нокс сделает тоже самое. О, конечно, они, вероятно, будут маленькими чудовищными варварами, если его генетика в это ввязана, но они были бы хорошими внутри, как и их отец. Она позаботится об этом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Её братья, сестры и родители выстроились на круглом крыльце, пока она выходила из машины, каждый с одинаковым хмурым взглядом. Золотые глаза следили за её передвижением.
— Привет, семья, — прохрипела она, остановившись перед лестницей на крыльцо.
Она так хотела встретиться с ними глазами, но не могла. Когда-нибудь она сможет смотреть всем в глаза. Это была её личная цель, но она только начинала свой путь и не собиралась усложнять себе жизнь. Не сегодня.
— Я знал, что ты станешь настоящим разочарованием, — сказал Джек, глядя на неё свысока.
Сжав кулаки в гневе, Невада скривила губы и подняла взгляд на Джека.
— Да, я здесь не для того, чтобы обмениваться оскорблениями. Я здесь, чтобы освободить себя от логова.
— Ты оцениваешь ситуацию неверно, — сказала мама. Ее волосы были идеально уложены, на ней был деловой костюм сливового цвета, как будто она специально оделась для такого случая. — Сегодня ты не обретешь свободу. Тебя накажут и изгонят с позором.
— Я вижу это по-другому, — пробормотал Невада. Её голос дрожал, но, по крайней мере, она говорила, и это само по себе было крошечной победой. — Ты видишь позор. Я вижу свободу.
Мамина губа дернулась в наполненном ненавистью рычании, а затем она дернула подбородком в сторону леса, где снег был покрыт отпечатками лап, а между деревьями в ожидании стояли десятки рыжих лисиц. Это будет больно. Один час. Один час. Бл*ть. Нокс был прав, ругань помогала, поэтому она повторила это в уме еще три раза. Бл*ть, бл*ть, бл*ть.
— Одного клейма недостаточно, нужно больше шрамов, — сказала мама. — Я хочу, чтобы её растерзали за её наглость. Я хочу, чтобы её растерзали за то, что она рисковала разоблачением всего логова. Я хочу, чтобы её растерзали за то, что она отказалась от сражений и поединков, отказалась подчиняться и всю свою жизнь переступала границы дозволенного. Я хочу, чтобы она никогда не смогла смотреть на себя с гордостью.
— Мам, — пробормотала Лесли, первые тени ужаса отразились на её лице.
— Придержи язык, или ты будешь следующей, — выплюнула мама Лесли, её глаза вспыхнули цветом чистого золота. Она повысила голос. — Пусть это будет примером для любого из вас, кто решит выйти за рамки и предать свой народ! Никакого снисхождения не будет!
Тяжело дыша, Невада сильно прикусила нижнюю губу, чтобы слёзы не выступили из глаз. Она им не принадлежала, не принадлежала.
— Вам придется жить с собой за то, что вы сделаете сегодня! — крикнула она. Будь проклят её голос, он все еще дрожал, как лист на ветру. — Надеюсь, вам будут сниться кошмары о том, чем вы занимаетесь. Надеюсь, ваши грехи съедят вас заживо. Я надеюсь, вы почувствуете себя отравленными воспоминаниями о том, что вы сделаете со мной. Но знайте. Что бы вы не сделали, вы не тронете мою душу. Вы ничто, и моя жизнь будет счастливой. Я не буду думать о вас.
Она скользнула своим разъяренным взглядом на маму и осмелилась:
— Растерзай меня. Я всё равно буду свободна, а ты окажешься в ловушке этой пустой, скучной жизни, где вы все совершенно одинаковые, безликие лисы. Бесчувственные, равнодушные, жестокие. Я стану другой и буду счастлива. Что бы ты ни сделала, ты не сможешь отнять это у меня. Пометь меня, но услышь мои слова. Если ты когда-нибудь снова нападешь на меня, моя пара убьет тебя, а я и лапы не подниму, чтобы помочь тебе.
— Следи за языком! — потребовала мама.
Невада подняла средний палец и закончила: