лошадей, заглядывали в темноту шахт.
Из темноты с лампочкой в руках, весь в известковой пыли, вышел каменорез.
— Старик, ты не видел там бандитов, братьев Дидовых?
Старик пожал плечами, устало и нехотя ответил:
— Нет, не видал.
— А скажи, — спросил офицер, начальник отряда, — если туда спуститься с фонарями, можно их найти?
— А бог его знает, — так же безразлично ответил старик. — Может, и найдете, только вряд ли. Много ходить надо. Да и сыро, зябко там… воздух непользительный.
— Он с ними заодно, — шепнул бледнолицый, в штатском костюме человек, подбежавший к офицеру.
— Зачем наговор? Мы каменорезы. Врет он!
— Молчать! — крикнул офицер и хлестнул старика нагайкой. — Старик пошатнулся, уронил лампу. Зазвенело стекло.
— Давай огней, фонари давай! — закричал угрожающе офицер. — Живо!
Старик зло взглянул на офицера.
— Сейчас принесу! — И, повернув в заход шахты, скрылся за выступом. Оттуда раздался его крик: — Накось, выкуси!
Пораженные офицеры начали стрелять в темный зев входа, где исчез старик.
В тупике туннеля, освещенном двумя коптилками, Дидовы увидели людей. Они долго смотрели, как в облаках копоти и известковой пыли работала семья каменореза.
Дидовы подошли к женщине.
— Григорий, поможем? — сказал Степан.
Женщина разогнула спину и, улыбаясь, сказала:
— Нет, хлопцы, не сможете… Мы привыкли к этой работе.
— Ну, тетка, — сказал Степан, — мы не какие-нибудь интеллигенты, хватили и каторги, и всего видали…
Женщина уступила свое место и присела па камень.
— Ты кто такая? Здесь живешь?
— Киреева я. Это наш заход. Еще дед здесь начинал…
— Да, тяжеленько, тетенька… Заправиться бы! — Степан хлопнул себя по животу. Мы поработаем, а ты сходи купи что-нибудь. Только ни слова… Поосторожней там…
Он подал ей зеленоватую бумажку.
— Ну что вы, хиба я себе лиха желаю! Я вас хорошо знаю, знаю, кто вы такие.
Григорий развязывал ремни, снимал амуницию, готовясь резать камень.
— Вот этот, головастый — Сашко, мой главный хозяин, он вам все расскажет, — шутя сказала Киреева. — Его без фонаря здесь оставь — и то ему нипочем.
Сашко, мальчишка лет пятнадцати, крепко сложенный, глянул на братьев. Коптилка осветила его озабоченное лицо и огненные кудряшки, прилипшие к потному лбу.
— Курево есть?
— Фью! — свистнул Степан. — Вот это парень, я понимаю!
— Держи табак, — сказал Григорий, вынимая татарский кисет. — Поделись с мужиком.
Степан и Григорий уселись на мешках с соломой и начали пилить известняк.
— Тише, пилите не часто, — поучал Сашко, — а то будете пыхтеть, как сопатые кони.
Он выпускал изо рта табачный дым и мысленно прикидывал, сколько бы можно было выработать в день с такими силачами.
— У-у-ух! — вздохнул Григорий, отбросив пилу, и вытер рукавом вспотевший лоб. — Сколько вы зарабатываете?
— Когда рубль, когда рубль двадцать, — ответил Сашко.
— На семью? — спросил Степан и задержал свою пилу.
— Ну да!
— Мало, черт возьми. И на это живете?
— Живем, — отвечал мальчик, пожимая плечами. — Народ у нас слабосильный, детвора, а то можно бы и трешку выгнать.
Киреева сбросила свою брезентовую одежду, оделась в легкую, домашнюю, взяла корзинку и отправилась в Старый Карантин.
Она купила баранью ножку, большой, десятифунтовый, белый хлеб. Деревенские знакомые, попадавшиеся навстречу, удивлялись:
— Ты что, Киреева, разбогатела? Или бык у тебя отелился?
Она жевала корочку от белого хлеба и отвечала задорно: — Хахаля нашла на старости лет, свадьбу буду справлять.
Пошла купить вина. В лавке был сам хозяин, Мишка Иванов, как его называли односельчане, рыжеусый высокий мужчина.
— Киреевой мое почтение! — сказал он. — Неужто за винцом?
— Беспременно.
— Ну, светопреставление!
Виноторговец загадочно щурил глаза. Ему, видимо, очень хотелось знать, для кого она покупает.
— Голубку свою сестру буду потчевать, — заговорила Киреева, стараясь выкрутиться, — и голуба ейного с Тобейчика… Пришли к завтрашнему базару, хотят не опоздать, коника покупать будут.
Виноторговец многозначительно улыбнулся.
— Тогда хорошенького возьми, — ласково сказал он, — сам выберу, на здоровьечко, дай им бог разбогатеть — а сам пристально всматривался в ее не совсем спокойное лицо, как бы желая прочитать на нем что-то очень важное.
Она сунула бутылки в плетенку и вышла из лавки. По дороге думала о том, что все-таки ей удалось отвести подозрения неприятного человека, о котором ходят слухи, что он занимается темными делами, вынюхивает советских людей и выдает их белым.
Возвратившись домой, Киреева растопила плиту кизяком, порубила мясо, помыла его. Пока разгорится плита, она решила заглянуть в каменоломни: как там работают дети и новые помощники?
Только что она успела поправить платок и взять в руки фонарь, как открылась дверь и в комнату вбежал меньшой мальчик, Лукашка.
— Ты что, сынок?
— А мене послали эти люди узнать, чи вы пришли, чи ни.
— Пришла, сынок, пришла. Иди, я тебе белого хлебца дам!
— Белого? — недоверчиво сказал Лукашка.
Киреева отрезала ломоть белого хлеба, положила на него соленый огурец. Мальчик обрадовался, стянул с головы солдатскую шапку и жадно стал есть.
Мать погладила сына и тихим голосом сказала:
— Через полчаса будет готово… Нехай идут!
Сынишка захватил лампу и быстро исчез в темноте. Мать постояла минутку, повернулась к иконам и перекрестилась.
4
Ульяна Киреева проснулась рано. Почти всю ночь она не спала, всякие тревожные мысли лезли ей в голову. Перед рассветом уснула, но страшный сон разбудил ее опять. Она видела, будто в ее комнате, вот на этом земляном полу, большая лужа крови, а в луже валяется ее выпавший зуб, из десны струилась кровь, и она, чтобы остановить кровь, полоскала рот крепким чаем…
— Потеряю… непременно что-нибудь потеряю: своя кровь, свой зуб…
Она торопливо оделась, накинула на себя теплый платок и, отвернув занавеску, посмотрела в окно.
За морем занималась утренняя заря. Луна бледнела, таяли синеватые дождевые облака. Высились белесые от лунного света таинственные курганы, и мрачные тени облаков набегали на них и быстро уносились дальше… А вот и два захода в подземелье. Она насторожилась и опустила занавеску.
Перед домом наверху ей послышались человеческие шаги. Ульяна взглянула в щелочку занавешенного окна и увидела несколько вооруженных людей. Быстро на цыпочках она вбежала в комнату, где спали Дидовы.
— Вставайте!
В окна и двери постучали.
— Эй, тетка Ульяна, открывай! Живо!
От стука проснулись дети.
Дидовы быстро, без шума одевались.
— Эй? Умерли, что ли, все? — слышался голос за дверью.
Дидовы были готовы. Они стояли, держа винтовки, ждали, пока оденется Сашко.
— Скорей открывай, а то бомбу бросим! — опять крикнул кто-то и ударом приклада выбил стекло.
Затрещала дверь, срываясь с петель, белогвардейцы дали залп в окно. Раздался детский крик и тут же смолк.
Братья выстрелили в дверь, затем, как по команде, сделали поворот направо и