Элеонора, гордо вскинув голову, посмотрела на сына. Ее медового цвета волосы, уже посеребренные сединой, были стянуты сзади в тугой, усеянный изумрудами узел. Ричард бросился в объятия матери. Еще с детства он обожал крепкие материнские руки — так мог обнимать бывалый солдат, а не избалованная госпожа. Материнские руки до сих пор были крепки, но сейчас Ричард почувствовал, как королева дрожит всем телом, — ее снедали скрываемые в глубине души чувства. Принц восхищался непоколебимым материнским спокойствием в критических ситуациях. Она терпеливо сносила годы унизительного изгнания, неизменно готовясь к тому дню, когда ее сын предъявит свои права на престолонаследие.
Ричард понимал, что знать поддерживает его притязания на трон большей частью благодаря неустанному лоббированию его интересов вне стен замка. Однажды Генрих гневно заметил, что вереница сплетников, спешащих повидаться с Элеонорой в Шиноне, превратила тюрьму в настоящий базар. И он не ошибся. Шинон и в самом деле превратился в базар, где плелись интриги и постоянно отслеживались планы Генриха относительно королевства. Элеонора была уникальной женщиной, и Ричард ее боготворил. Вероятно, именно поэтому он оставался безразличен к слабому полу: он так и не встретил женщину, которая бы умом и смелостью могла потягаться с его матерью. И вряд ли встретит.
— Благодарю тебя, сын мой, — сказала Элеонора и провела рукой по его рыжим волосам, так похожим на ее собственные, — совсем как в детстве, когда он приносил ей букет свежих цветов, сорванных в дворцовом саду.
— Рад, что ты наконец-то с нами, матушка, — приветствовал ее Ричард. — Слишком давно тебя не было.
Он провел Элеонору к крепко сбитой койке, на которой умирал его отец, и встретился взглядом с Иоанной. Сестра холодно посмотрела на Элеонору и отвернулась, чтобы промокнуть лоб короля. Иоанна никогда не ездила с Ричардом в Шинон, ссылаясь на то, что не хочет иметь ничего общего с их изменницей-матерью. Ричард надеялся, что смерть отца примирит этих двух самых дорогих в его жизни женщин, но понял, что их раны от обиды еще не затянулись. И возможно, никогда не затянутся.
Элеонора, не обращая внимания на дочь, присела у постели старика. Король прерывисто дышал, временами его затрудненное дыхание сменялось лающим кашлем, переходящим в приступы ужасного хрипа. Когда он впадал в забытье, его веки тут же опускались. Однако стоило изгнаннице-жене опуститься рядом с ним, как его глаза сразу распахнулись. Он долго смотрел на нее, словно не верил, что это на самом деле она, а не плод его больного воображения. Генрих в недоумении оглядел королевскую опочивальню. Доктора приказали приглушить свет, поэтому мало что можно было рассмотреть — только голые каменные стены. Со стен сняли все гобелены с эффектными сценами охоты, единорогами и игривыми сатирами, с пола убрали медвежью шкуру. В последние дни Генрих стал еще более аскетичным и, вероятно, еще более безумным, поэтому слуги покорно исполняли его лающие приказы, не задаваясь лишними вопросами. Единственным источником света было лунное сияние, отражающееся от подоконника на восточную стену, и одинокая свеча, которая сейчас догорала на деревянной консоли у его ложа. Слабого пламени свечи оказалось недостаточно, поэтому людей, находящихся в самом центре главной драмы его жизни, окутывали мрачные тени. Король взглянул на облаченную во все черное Иоанну, которая как будто предвещала близкий траур, потом на Ричарда, чье и без того бледное лицо казалось белее мела в этом мерцающем свете свечи. Наконец, он покачал головой в знак смирения.
— Так-так, слетелись стервятники, — прохрипел король. — Не бойтесь, еще до восхода солнца будете пировать на моих останках.
— Ты бредишь. — Элеонора, как всегда, была права.
Старик улыбнулся супруге, но в глазах не было любви. Зубы его пожелтели и раскрошились, из открытого рта исходило зловоние.
— Может, и так, — согласился он. — Как тебе удалось вернуться из ссылки, моя дорогая женушка? Я считал, что навсегда избавился от тебя.
Элеонора взглянула на Ричарда. Генрих кивнул, ничему не удивляясь.
— Конечно же, тебя вызволил твой любимый сыночек, — глухо произнес король. — Он все еще продолжает держаться за мамину юбку, да?
Внезапно Генрих закашлялся, сплевывая кровь на уже довольно грязную ночную рубашку. Элеонора кривилась от отвращения, пока Иоанна вытирала сморщенный рот старика. Девушка смерила мать ледяным взглядом, потом вновь повернулась к отцу.
— Тихо, папа, — успокоила Иоанна. — Тебе нужно беречь силы.
— Незачем, — проскрипел Генрих. — Но я рад, что ты здесь. Во всем королевстве я люблю только тебя, дочь моя.
Он разговаривал с Иоанной, но смотрел на Ричарда. Принц чувствовал, как его буравят две льдинки. Значит, так тому и быть, даже перед самой смертью.
— Я обещаю, что она займет достойное место в моем королевстве. — В голосе Ричарда звучала горечь, хотя он и пытался скрыть свою обиду. Он хотел сказать что-нибудь обидное в ответ, чтобы уесть отца, однако понял, что не может. Странно, но Ричард не смог вспомнить ни одного из тех жестоких и надменных слов, которые все эти годы он мечтал бросить отцу в лицо.
— Ты слишком много на себя берешь, мальчишка, — просипел старик. Он обвел взглядом комнату и на мгновение сфокусировал его на сыне. — Где Джон?
Ричард почувствовал, как сердце превращается в кусок льда. Даже перед смертью единственным желанием отца было видеть свою любимицу Иоанну и этого подхалима Джона.
— За братом послали, — ответил Ричард. Он понятия не имел, зачем отвечает этому немощному дураку, но почему-то не смог промолчать. — Конь вот-вот домчит его сюда.
— Для меня время — большая роскошь, — пробормотал король. Взгляд Генриха упал на широкоплечего воина, который почтительно замер у двери, поодаль от королевской семьи. На мужчине поверх кольчуги была надета искусно выкованная кираса, изготовленная специально для элитного отряда королевской стражи. Умирающий монарх поднял костлявый палец и поманил солдата: — Ты! Подойди сюда. Мне нужен свидетель.
Страж был явно озадачен внезапным вниманием короля, но покорно сделал шаг вперед. Когда он подошел ближе, в неярком свете мерцающей свечи Ричард заметил, что тот почти мальчишка, которому явно не по себе в присутствии столь знатных особ.
— Что ты замыслил? — На лице Элеоноры, лучше других знавшей своего мужа, появилась тревога.
— Я, Генрих, король Англии, перед смертью объявляю свою последнюю волю, — сказал король. — Когда Джон прибудет ко двору, его следует признать следующим королем Англии.