Все это Мириам прекрасно понимала, даже не заходя в царские палаты. После теплых, но поспешных объятий дядюшка отвел Мириам в сторону и прочел ей нотацию касательно правил придворного этикета, чтобы подготовить племянницу к аудиенции с самым влиятельным властителем на земле. Раввин не хотел представлять ко двору свою жену и племянницу, но Саладин настоял. Султан посчитал, что давно пора познакомиться с восхитительной женщиной, которая уже столько лет мирится с причудами его своенравного лекаря. Поэтому у Маймонида не осталось выбора — лишь подготовить семью и молиться, чтобы сие суровое испытание поскорее закончилось.
И сейчас Мириам поняла почему. Когда ее тетя поклонилась султану, Мириам заметила неприязненные и потрясенные взгляды, которыми обменялись некоторые дворяне в чалмах. По их мнению, уважение Саладина к народу иной веры — политическая необходимость, которая поможет сохранить мир среди простых людей. Но они явно не понимали, зачем удостаивать подобной чести этих еврейских проходимцев во дворце султана.
Когда Ревекка посторонилась, а ее место, дабы выказать почтение владыке, заняла Мириам, все взоры обратились к последней. Мириам знала, что мужчины считают ее красавицей: копна черных волос и зеленые, словно воды Средиземноморья, глаза. Она не искала внимания, но когда ей его уделяли, обращала себе на пользу.
— А это, сеид, моя племянница Мириам. Мы с Ревеккой воспитывали ее как дочь. Мириам с детства мечтала увидеть Иерусалим. Благодаря твоему мужеству ее мечта осуществилась. — Маймонид явно лебезил перед своим господином. Саладин коротко кивнул, не сводя глаз с великолепной грации в голубом шифоне, склонившейся у его ног.
— Тогда я обязан удостовериться, что вам показали весь город, — заметил султан.
Мириам подняла глаза и встретилась с немигающим взглядом Саладина.
— Султан оказывает мне честь своим подарком.
— Как и ты оказываешь нам честь своей красотой.
Присутствующие зашептались. К удивлению примешивалось неодобрение. Женщины редко разговаривали в присутствии султана, и от этого обмена любезностями воздух в зале накалился. Маймонид неловко затоптался на месте.
— Сеид, моя племянница устала после утомительного путешествия. Я отвезу ее домой.
Саладин не сводил с Мириам глаз. Ей показалось, что во взгляде султана что-то промелькнуло. Это испытание? Он бросает ей вызов? Или что-то другое? Как обычно, а иногда на свою беду, Мириам решила испытать удачу.
— Но, дядя, разве нынче не час суда? Я слышала о величайшей мудрости султана и желаю увидеть, как он решает споры. — Она запнулась и добавила: — Если позволишь, сеид.
От нее не укрылось, как побледнел дядя, а затем она услышала шепот придворных сплетников, перешедший вскоре в настоящий гул. Пусть боятся! Мириам всю сознательную жизнь нарушала границы дозволенного, которые общество пыталось навязать ей как женщине, к тому же еврейке. Многие мужчины под страхом смерти не решились бы так самоуверенно разговаривать с Саладином. Но девушке все было нипочем. Она давным-давно, а именно после того, что произошло на пустынной дороге близ Синая, перестала испытывать страх и многие другие чувства.
Саладина, со своей стороны, казалось, развеселила, даже восхитила ее храбрость.
— С огромным удовольствием, юная Мириам. — Он повернулся к одному из своих телохранителей и велел: — Представьте первое дело.
Мириам отступила в сторону, к своим напуганным дяде и тете. Она знала, что их постоянно поражает ее дерзость, но таков уж у нее характер. Такой ее сделала жизнь.
Резные, украшенные серебром двери зала правосудия распахнулись, и ошеломленная Мириам увидела, как телохранитель втянул внутрь испуганную женщину. За ними следовал надменный мужчина в богато расшитой рубахе, подпоясанной пурпурным кушаком — знаком благородного человека. Мириам догадалась, что это обвинитель. Женщина была бледной и худой, со спутанными от пота темно-каштановыми волосами и заплаканными глазами. Она не производила впечатления человека, способного совершить преступление, к тому же настолько тяжкое, что потребовалось вмешательство султана.
Мириам взглянула на Саладина и заметила растерянность на его лице. Султана явно посетили те же мысли. Он повернулся к своему неулыбчивому визирю, кади аль-Фадилю, восседавшему на богато украшенной тахте по правую руку от него: прямая как стрела спина, над головой, словно нимб, почти ощущаемая аура горделивого аристократизма. Аль-Фадиль изучал свиток, где подробно описывалось дело этой женщины.
— Кто она и в чем ее вина? — Саладин говорил сурово и отрывисто, без какого бы то ни было намека на игривость и флирт, которые минуту назад сквозили в его тоне.
Аль-Фадиль свернул свиток и взглянул на повелителя.
— Заключенную зовут Зейнаб бинт Акиль. Она — жена торговца коврами Юнуса ибн Варака из Вифлеема. — Визирь отвечал высоким, гнусавым голосом, от которого у Мириам разболелась голова. Аль-Фадиль кивнул на богато одетого мужчину. — Она обвиняется в прелюбодеянии с абиссинским рабом.
Зейнаб стыдливо опустила голову. Мириам заметила зловещие взгляды, которые бросали присутствующие на униженную женщину, и ее сердце словно пронзили острые кинжалы.
— Где раб? — прервал обвинение Саладин. Он не сводил глаз с дрожащей женщины.
— Ее муж убил его, когда обнаружил эту тварь в постели со своей женой, — ответил визирь.
— Очень удобно. Есть еще свидетели?
— Только муж, сеид, но ибн Варака — глубоко уважаемый в городе человек. Его слово…
— …без доказательств ничего не значит. В священном Коране говорится, что нужно представить четырех свидетелей прелюбодеяния.
Мириам удивилась. Она отлично знала исламские законы, слышала, что об идеалах Корана громко рассуждают при дворе, но редко следуют им, особенно если речь идет о правах женщин. Закон о наличии четырех свидетелей внебрачной связи был вписан в Коран после скандала, разгоревшегося вокруг любимой жены Мухаммеда, вспыльчивой Айши. Когда юная Айша затерялась в пустыне, отстав от каравана, который возвращался в Медину, ее нашел прекрасный воин. И он же поспешил на помощь одинокой девушке, сопроводив мать всех верующих к оазису, служившему мусульманской столицей. Но там Айшу встретили сплетни и презрение. Хитрые недруги из зависти к преданности Мухаммеда этой гордой красавице распустили слухи о том, что у нее была любовная связь с ее спасителем.
Скандал грозил разобщить зарождавшуюся религиозную общину — умму, — когда Пророк получил от Аллаха откровение, снимающее с его жены подозрение в измене: любое обвинение в неверности должно быть подкреплено показаниями четырех лиц, ставшими непосредственными свидетелями самого акта прелюбодеяния. Такое условие было направлено на защиту женской чести, особенно это касалось публичной порки — наказания за преступление. Провинившуюся даже могли забросать камнями, в зависимости от свода правил поведения мусульман, по которому судили несчастную. Мириам уважала добрые намерения Корана, но прекрасно знала, что на практике мужчины, жаждущие контролировать женщин, часто игнорируют или неверно истолковывают то, что написано в Коране. Тот факт, что Саладин не на словах, а на деле руководствуется постулатами древней книги, удивляло. Особенно во время войны.