Разговор («Когда зеленый луч, последний на закате…»)
Когда зеленый луч, последний на закате,Блеснет и скроется, мы не узнаем где,Тогда встает душа и бродит, как лунатик,В садах заброшенных, в безлюдьи площадей.
Весь мир теперь ее, ни ангелам ни птицамНе позавидует она в тиши аллей.А тело тащится вослед и тайно злится,Угрюмо жалуясь на боль свою земле.
— «Как хорошо теперь сидеть в кафе счастливом,Где над людской толпой потрескивает газ,И слушать, светлое потягивая пиво,Как женщина поет „La p'tite Tonkinoise“».
— «Уж карты весело порхают над столами,Целят скучающих, миря их с бытием.Ты знаешь, я люблю горячими рукамиКасаться золота, когда оно мое».
— «Подумай, каково мне с этой бесноватой,Воображаемым внимая голосам,Смотреть на мелочь звезд; ведь очень небогатоИ просто разубрал Всевышний небеса». —
Земля по временам сочувственно вздыхает,И пахнет смолами, и пылью, и травой,И нудно думает, но все-таки не знает,Как усмирить души мятежной торжество.
— «Вернись в меня, дитя, стань снова грязным илом,Там, в глубине болот, холодным, скользким дном.Ты можешь выбирать между Невой и НиломОтдохновению благоприятный дом».
— «Пускай ушей и глаз навек сомкнутся двери,И пусть истлеет мозг, предавшийся врагу,А после станешь ты растеньем или зверем…Знай, иначе помочь тебе я не могу». —
И все идет душа, горда своим уделом,К несуществующим, но золотым полям,И все спешит за ней, изнемогая, тело,И пахнет тлением заманчиво земля.
Рим
Волчица с пастью кровавойНа белом, белом столбе,Тебе, увенчанной славой,По праву привет тебе.
С тобой младенцы, два брата,К сосцам стремятся припасть.Они не люди, волчата,У них звериная масть.
Не правда ль, ты их любила,Как маленьких, встарь, когда,Рыча от бранного пыла,Сжигали они города?
Когда же в царство покояОни умчались, как вздох,Ты, долго и страшно воя,Могилу рыла для трех.
Волчица, твой город тот жеУ той же быстрой рекиЧто мрамор высоких лоджий,Колонн его завитки,
И лик Мадонн вдохновенный,И храм святого Петра,Покуда здесь неизменноЗияет твоя нора,
Покуда жесткие травыРастут из дряхлых камнейИ смотрит месяц кровавыйЖелезных римских ночей?!
И город цезарей дивных,Святых и великих пап,Он крепок следом призывных,Косматых звериных лап.
Пятистопные ямбы
Я помню ночь, как черную наяду,В морях под знаком Южного Креста.Я плыл на юг. Могучих волн громадуВзрывали мощно лопасти винта,И встречные суда, очей отраду,Брала почти мгновенно темнота.
О, как я их жалел! Как было странноМне думать, что они идут назадИ не остались в бухте необманной,Что дон Жуан не встретил донны Анны,Что гор алмазных не нашел СиндбадИ Вечный Жид несчастней во сто крат!
Но проходили месяцы; обратноЯ плыл и увозил клыки слонов,Картины абиссинских мастеров,Меха пантер — мне нравились их пятна —И то, что прежде было непонятно,Презренье к миру и усталость снов.
Я молод был, был жаден и уверен,Но Дух Земли молчал, высокомерен,И умерли слепящие мечты,Как умирают птицы и цветы.Теперь мой голос медлен и размерен,Я знаю, жизнь не удалась… И ты,
Ты, для кого искал я на ЛевантеНетленный пурпур королевских мантий,Я проиграл тебя, как ДамаянтиКогда-то проиграл безумный Наль!Взлетели кости, звонкие, как сталь,Упали кости — и была печаль.
Сказала ты, задумчивая, строго:«Я верила, любила слишком много,А ухожу, не веря, не любя,И пред лицом Всевидящего Бога;Быть может, самое себя губя,Навек я отрекаюсь от тебя». —
Твоих волос не смел поцеловать я,Ни даже сжать холодных тонких рук,Я сам себе был гадок, как паук,Меня пугал и мучил каждый звук,И ты ушла, в простом и темном платье,Похожая на древнее Распятье.
Я не скорблю. Так было надо. ПравыйПеред собой, не знаю я обид.Ни тайнами, ни радостью, ни славойМгновенный мир меня не обольстит,И женский взор, то нежный, то лукавый,Лишь изредка, во сне, меня томит.
Лишь изредка надмено и упрямоВо мне кричит ветшающий Адам,Но тот, кто видел лилию Хирама,Тот не грустит по сказочным садам,А набожно возводит стены храма,Угодного земле и небесам.
Нас много здесь собралось с молотками,И вместе нам работать веселей;Одна любовь сковала нас цепями,Что адаманта тверже и светлей,И машет белоснежными крыламиКаких-то небывалых лебедей.
Нас много, но одни во власти ночи,А колыбель других еще пуста,О тех скорбит, а о других пророчитЗемных зелёных вёсен красота,Я ж — Прошлого увидевшего очи,Грядущего разверстые уста.
Всё выше храм торжественный и дивный,В нём дышит ладан и поёт орган;Сияют нимбы; облак переливныйСвечей и солнца — радужный туман;И слышен голос Мастера призывныйНам, каменщикам всех времен и стран.
Пиза
Солнце жжет высокие стены,Крыши, площади и базары.О, янтарный мрамор СиеныИ молочно-белый Каррары!
Все спокойно под небом ясным;Вот, окончив псалом последний,Возвращаются дети в красномПо домам от поздней обедни.
Где ж они, суровые громыЗолотой тосканской равнины,Ненасытная страсть СодомыИ голодный вопль Уголино?
Ах, и мукам счет и усладамНе веками ведут — годами!Гибеллины и гвельфы рядомЗадремали в гробах с гербами.
Все проходит, как тень, но времяОстается, как прежде, мстящим,И былое, темное бремяПродолжает жить в настоящем.
Сатана в нестерпимом блеске,Оторвавшись от старой фрески,Наклонился с тоской всегдашнейНад кривого пизанской башней.
Юдифь
Какой мудрейшею из мудрых пифийПоведан будет нам нелицемерныйРассказ об иудеянке Юдифи,О вавилонянине Олоферне?
Ведь много дней томилась Иудея,Опалена горячими ветрами,Ни спорить, ни покорствовать не смея,Пред красными, как зарево, шатрами.
Сатрап был мощен и прекрасен телом,Был голос у него, как гул сраженья,И все же девушкой не овладелоТомительное головокруженье.
Но, верно, в час блаженный и проклятый,Когда, как омут, приняло их ложе,Поднялся ассирийский бык крылатый,Так странно с ангелом любви несхожий.
Иль может быть, в дыму кадильниц реяИ вскрикивая в грохоте тимпана,Из мрака будущего СаломеяКичилась головой Иоканаана.
На острове
Над этим островом какие выси, Какой туман!И Апокалипсис был здесь написан, И умер Пан!А есть другие: с пальмами, с лугами, Где весел жнец,И где позванивают бубенцами Стада овец.И скрипку, дивно выгнутую, в руки, Едва дыша,Я взял и слушал, как бежала в звуки Её душа.Ах, это только чары, что судьбою Я побежден,Что ночью звездный дождь над головою, И стон, и звон.Я вольный, снова верящий удачам, Я — тот, я в том.Целую девушку с лицом горячим И с жадным ртом.Прерывных слов, объятий перемены Томят и жгут,А милые нас обступили стены И стерегут.Как содрогается она — в улыбке Какой вопрос!Увы, иль это только стоны скрипки Под взором звезд.
Возвращение