Я скучал по ней. Хотел вдохнуть ее запах, прижав крепко к своей груди. Меня прям накрыло от ее присутствия. Так накрыло, что в лифте я потерял способность двигаться. Впитывал глазами каждую ее клеточку. И целовать хотелось до потери реальности. Поговорить хотел? Куда уж там? Чувствовать, прижимать, слышать ее вдохи. Бог мой! Я не знаю, как справился сам с собой, но все же завел в квартиру.
А дальше все не по плану. Хрен с ним со всем этим законодательством. Только один поцелуй. Один! От которого меня наизнанку всего вывернуло. Ее неумелые попытки и рваные вдохи меня наизнанку вывернули. Ее горячие губы обдали меня таким кипятком, что мне самому казалось, что я целуюсь впервые. А когда понял, что Маша тоже почти на краю, вообще планку сорвало. Как же я в тот момент был благодарен Головину, которому срочно понадобились документы по текущему договору, и не дозвонившись до меня, он позвонил Илье, и они все с помощью Кати оказались в моей квартире. Я не знаю дошло бы у нас с Машей до секса или нет, но я был на грани. Мне так мало было ее губ. Страшно и мало.
— Сколько ей лет? — Головин был зол.
Они с Ильей заперли меня в комнате и отчитывали, как нашкодившего ребенка.
— Семнадцать, — спорить с ними бесполезно.
Оба сложили руки на груди и осуждающе меня разглядывают. Хотя обо знают, что мне похер на них. Сейчас.
— Тебе за нее больше дадут, чем она весит, — Головину тоже похер. Он решил промыть мне мозги.
— Воспитывать будете? Так не надо. Я сам справлюсь.
— Да ты бы ее трахнул, если мы сейчас не завалились к тебе.
— Блядь, да какого хера? Все под контролем.
— Мы все видели под каким контролем. У тебя стояк еще до сих пор не упал.
— Я в твои отношения с Дашей не лез.
— И я не лезу. Просто ты мой друг. Лучший. — Головин подошел ко мне в плотную, и засунул руки в карманы. Явно хотел мне навалять и с трудом сдерживался. — Пообещай, что не тронешь ее.
— Она тебе кто? Ты чего так завелся? — мы говорили на повышенных тонах.
— Мы с тобой, Торопов до хрена, чего прошли и кого поимели, но она еще ребенок. И когда захочешь залезть к ней в трусы, помни, что у тебя такая же юная сестра. А затем представь, что какой-то мудак просто поимеет ее, потому что не устоял. Ради интереса.
Головин был прав. И, черт возьми, я уже несколько месяцев ходил по краю. Сам понимал, что не надо. Но не мог. Просто не мог.
— Обещаю.
Больше Макс ничего не сказал. Просто удовлетворенно кивнул головой, развернулся и мы все пошли на выход.
Потом, обнимая Машу, я прокручивал его слова, тем самым, не давая себе забыться. По-хорошему надо было выпроводить Машу и снова попытаться одуматься. Но как? Как это сделать? Ладно, я себе наступлю на горло! Но ведь у нее первый поцелуй, черт возьми. И я такой, спасибо, мне не понравилось, до свидания! Да она прям здесь разревется. И уж если быть до конца честным — не готов я был ее отпустить. Пообещать ничего не мог, но и без нее точно не мог. По крайней мере сейчас. Когда она сладко спала в моих объятиях.
А потом просто пустил все на самотек. Устал нервничать и обдумывать все свои ходы. Хочу просто видеть ее рядом. Хоть иногда. И я почти поверил, что у меня все получится, как Маша завела разговор про отношения.
Отношения!
Такие, о которых мечтают все девчонки, особенно в ее возрасте. Отношения, которых у меня никогда не было. Максимум две-три недели и чао, бамбина! Те самые, к которым я был точно не готов. Просто не представлял себе, как это. И не мог ей дать то, чего она просит. О чем и сказал прямо в лоб. А она обиделась. Видел по глазам. Да и на самом деле? Что, я дурак, хотел ей предложить? Пару встреч с поцелуями на неделе? Так она совсем не из тех, кто поведется на такое предложение. Ей это не нужно. Она просто другая и заслуживает лучшего.
Все рождество ломал голову, вспоминая ее слова и выражение глаз. Ну какие к черту отношения? Да еще и с несовершеннолетней девчонкой? Но вдруг понял, что это не так страшно, как то, что я ей хотел предложить. Видеться после тренировок, целоваться в машине, и при этом никто никому ничего не должен. Да меня ее папа за одну такую встречу на куски порвет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я не мог найти себе места. Поэтому на следующий день сорвался и поехал к Максу. Знал, что Катька все доложит Маше. И мне почему-то было не все равно. Я переживал за нее. Но мне необходимо было выговориться и получить хоть какой-то совет. После пары рюмок хорошего вискаря, я выложил Максу и Даше все, что у нас с Машей было и ждал от них хоть какой-то реакции.
— Кажется, ты влип, — улыбается Головин.
— Думаешь, сам не знаю, что влип! Что делать-то?
— Только не обижай ее, — вмешивается Даша, — мы, девочки, в таком возрасте, так ранимы. Если не готов ей дать то, что она просит, то даже не обещай этого.
— В смысле хорошие девочки?
— Да хоть какие! У нас, например, были в школе и такие экземпляры, ноги еще в девятом классе научились раздвигать, но это не значило совсем, что они не хотели любви чистой и прекрасной. Поэтому после каждого горе-любовника слезы лили, как из ведра, а затем снова на поиски, и снова через кроватку. Это потом все становятся меркантильными стервами и после многих попыток и неудач, разочаровавшись окончательно в тех самых чувствах, от которых сердечко замирает, ищут себе того, кто сможет обеспечить красивую жизнь без всех этих розовых соплей.
— Хочешь сказать, это мы виноваты в том, что вы становитесь стервами и шлюхами?
— Нет, конечно. Стервозность и шлюховатость бывает врожденной. Но основная масса девочек в школе верит в любовь и розовых пони. И судя, по твоим словам, Маша из тех, кто ждет и верит, что у нее обязательно будет принц на белом коне с цветами и поцелуями при луне. А судя по тебе, ты не хочешь быть тем самым принцем и тобой руководит желание побыстрее затащить ее в кровать.
— Я бы так не сказал. Хочу ее, конечно, до темноты в глазах, но это не все. Мне надо видеть ее улыбку, знать где и как она проводит свое время, я бы ее вообще к себе жить забрал.
— Да ты влюбился, мой друг? — с довольной улыбкой в наш разговор вмешивается Макс. А я от его слов офигиваю. Какая любовь? Ничего не знаю и знать не хочу.
Даша качает головой, улыбается и оставляет нас одних.
— Иди в задницу!
— Да с удовольствием. Только от этого ничего не изменится.
— Какая на хрен любовь?
— Ну если нет, вокруг полно баб. Таких, каких ты любишь — доступных, развратных, за твои деньги они тебе и улыбаться будут, и отчитываться, и жить с тобой.
Я тяжело вздыхаю. На хрен мне никто не нужен, кроме Маши.
— Чего ты вздыхаешь? Отношений испугался? Что придется быть ответственным? Свободы боишься лишиться? Или что придется держать свою ширинку на замке?
— Хрен его знает! Меня сейчас тупо никто не вставляет! Но ждать почти год и не сметь даже прикоснуться!
— Так она же достигла возраста согласия.
— Конечно, достигла. Только не так давно ты сам с меня вытянул обещания, что я ее и пальцем не трону!
— Боишься, что сорвешься?
— Боюсь. До чертиков боюсь. Боюсь, что даже не с ней сорвусь. Но вот сейчас без нее так хреново, что готов что-угодно пообещать, лишь бы быть с ней.
— Я через месяц уезжаю в Лондон на полгода. И у меня даже мысли в голове нет, что я буду изменять или просто на кого-то посмотрю. Знаю, что меня Даша будет ждать. И больше никто не нужен.
— Ну, ты сравнил. У вас с Дашей совсем другая история.
— Может и другая, но секс у нас как у всех.
— Ох, Макс! Думал, хоть ты поддержишь! Подскажешь что ли что-то.
— А я тебя поддерживаю. И буду рад, если ты остановишься и уже найдешь свою вторую половину. И если эта половина — несовершеннолетняя девчонка, которая не выходит из головы, я бы на твоем месте рискнул. Не только в отношения вступить, но и подождать. Все лучше, чем трахать всех подряд, а представлять ее.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Макс разливает виски и в итоге мы с ним надираемся так, что ехать куда-то уже не вижу смысла. Остаюсь ночевать у друзей. А утром, едва продрав глаза, осознаю, что вот так и буду без Маши либо бухать где-то и спать со всеми подряд, не чувствуя кайфа от жизни, либо работать до потери пульса, чтобы не вспоминать о ней или снова не напиться и не притащить к себе ту, на которую утром буду смотреть с неприязнью и сожалением.