Будь я звездой, водитель открыл бы передо мной заднюю дверцу, этот, конечно же, не стал.
Сзади была настоящая комната с кожаным диваном, столиком и холодильником. Наглеть так наглеть! Я открыл его, обнаружил початую бутылку выдержанного белого сухого вина «Жемчужина», недоеденную сырную нарезку, три стеклянные бутылочки яблочного сока, сграбастал одну, выпил, заедая сыром, и развалился на диване.
В полпервого дня машина остановилась недалеко от стадиона «Динамо», но теперь я приехал сюда не просителем, а скорее победителем. Тренеру некуда от меня деться, он получил распоряжение свыше, и я могу как угодно наглеть и качать права.
Я вылез из салона, перекинул через плечо дорожную сумку и увидел идущего навстречу начальника «Динамо», Алана Георгиевича Ковалева, которого в прошлый раз я мягко послал. Одет он был так же: черное пальто, шляпа. Этакий мелкий итальянский босс.
Я пожал протянутую руку и сказал:
— Для более плодотворного сотрудничества давайте забудем о наших разногласиях.
Ковалев изобразил удивление.
— А что, разногласия были? Вы совершенно правильно отстаивали свою позицию, я понимаю. Давай сразу — на ты?
Я пожал плечами, провожая глазами «чайку». Вот сколько ни убеждал себя, что все эти понты никому не нужны, а все-таки в салоне ощущаешь себя по-другому.
— Не возражаю.
— Вот и отлично. Идем, поселю тебя в твою квартиру, заодно и поговорим.
Я сосредоточился на желаниях Ковалева, чтобы понять, и правда ли он не держит камня за пазухой, и не уловил никакой обиды или злости. Он ничего конкретного не хотел, в желаниях проскальзывали непонятные мне рабочие моменты — и все. Как сказали бы в нашем мире, Алан Ковалев стрессоустойчив и клиентоориентирован.
— Скажи, Алан, откуда решение взять меня в команду?
Он ответил то, во что его посвятили:
— Начальство всерьез взялось за «Динамо», хочет, чтобы команда не ударила в грязь лицом в Англии. Согласись, если мы будем проигрывать, да еще и с разгромным счетом, это позор для Родины. Потому уж постарайся, я видел, на что ты способен.
— Спасибо за высокую оценку.
— Ты тоже не держи обиду на Костенко. Когда приехал в первый раз, согласись, ты недотягивал, да и, спасибо, благодаря тебе вскрылись недостатки работы тренера «Динамо-2», и Кирюхин уволен. Ты и сам это знаешь. А Максим Романович Костенко, согласись, обошелся с тобой справедливо.
— Попытаюсь начать с чистого листа, — пообещал я. — Только проведите работу с командой, чтобы парни не восприняли меня в штыки.
Мы обошли сталинку, где в цоколе располагались кафе и магазины, а подъезды были во дворах, поднялись на третий этаж. Ковалев отпер дверь, отдал мне ключ и сказал, будто извиняясь:
— Квартира небольшая, бывшая коммуналка, но все свое: душ, кухня…
— Ерунда, — отмахнулся я, переступая порог и оглядываясь. — Все равно будем в разъездах…
А ничего так студия: трехметровые потолки, навесные, разноуровневые, белоснежный кухонный гарнитур, откидной столик и белые стулья, как в баре. Бескаркарсный диван, тоже белый. А вот шкаф — темно-коричневый, почти черный, во всю стену, будто бы раздвигающий пространство. Темно-зеленые шторы, пушистый ковер на полу в тон и такого же цвета пальма в горшке. Прямо квартира с рекламы дизайнерского ремонта!
Та, в которой жили мы с Лизой, была больше, но куда скромнее.
— У хозяина был вкус, — сказал я. — Мне нравится.
Разувшись, я заглянул в ванную: новенькая душевая кабинка, качественная сантехника, медные краны, на стенах — белая плитка, на полу, как и в комнате — темно-коричневая.
Ковалев снял плащ и шляпу, сразу как-то уменьшился и стал на голову ниже меня. Он протопал в кухню распахнул холодильник, откуда выглядывали многочисленные пакеты, блестящие крышечки на бултылках кефира, зелень.
— Тут есть все необходимое на первое время.
Надо же, как он пытается меня расположить, и ведь нет в его намерениях двойного дна! Ковалев хочет показать, что в «Динамо» — хорошие парни, и рассчитывает, что я останусь после поездки на товарищеский матч в Великобританию.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Когда я буду знакомиться с командой? — поинтересовался я, наливая себе и Ковалеву сок.
— Завтра утром. Сегодня ты наверняка захочешь посмотреть, как «Титан» сыграл с соперником. Телевизора тут нет, но вон, на столике твой ноутбук.
Ну надо же, какая забота! Интересно, а если я попрошу проституток — вызовут? Так и подмывало это спросить, но я решил не портить отношения с Ковалевым, нам еще вместе работать.
— Кстати, твоя премия за участие в товарищеском матче — пятьдесят тысяч за каждую игру…
— Даже если посадят на скамейку? — вскинул бровь я.
— Да. Ничья — сто, победа — сто пятьдесят.
— Неплохо.
— Я бы так жил! — сказал Ковалев, не сдержав зависть. — Четыре игры, Нерушимый! Даже если опозоритесь, это двести тысяч. А если хотя бы две победы? Представил?
Четыреста. Если конвертировать в привычные рубли, получится больше четырех миллионов. Российские звезды футбола зарабатывают куда больше, но и такая сумма для меня — нечто фантастическое. Это ж квартиру можно купить, причем хорошую! «Или лимузин, — квакнула жаба, которой понравилось кататься. — Квартиру тебе и так дадут».
Вспомнились слова Антона Иосифовича про разбить голову назло главврачу. Ведь я и правда баран — чуть не уперся и не загремел на два года «в лагеря», где меня бы прокачали как одаренного — и конец карьере. А так можно считать мое отсутствие командировкой. Вернусь в «Титан» — наверстаем во втором туре.
Ковалев посидел со мной до двух дня и откланялся, а я сразу же позвонил Димидко, рассказал, как расположился, упустив момент, что меня тут облизывают с ног до головы — не хватало ему волноваться о том, что переманят. Пожелал удачи в игре. Димидко отчитался, что с ним связался Тирликас, пообещал через две недели, как окончательно поправится, приступить к своим обязанностям.
— Еле языком ворочает, а решил вернуться, — закончил Сан Саныч. — И ведь футболом он особо не интересуется. Странно это все.
— Может, привык, — сказал я. — Он-то один живет, а у нас команда душевная, коллектив сплоченный. Знаешь, Саныч, что я заметил? Что коллектив подбирается под начальника или тренера. Нормальный начальник — и окружение такое же, и коллектив годами неизменен, все улыбаются. А если гнилье какое — такие же и вокруг собираются, текучка бешеная. Замечал?
Он усмехнулся.
— Это ты к тому, что я — хороший человек?
— Да, и тренер тоже великолепный.
На самом деле Тирликас возвращается из-за меня и Микроба, он обязан за нами приглядывать. Потом мне позвонил Погосян, передал трубку Микробу, который отчитался о проделанной работе:
— Саня, тут все болелы уже в курсе, они читали прессу, и за нас! Мало того, в других городах поднимаем волну протеста против беспредела! У тебя много поклонников во всем Союзе, оказывается.
— Круто! — поощрил его я. — Все у вас получится, я же говорил. Только, пожалуйста, сосредоточься на игре. Вам сейчас важно не напропускать. Мы не на самом дне, в середине турнирной таблицы, но если расслабитесь, то пролетим, и даже я не спасу, а нам надо в вышку — кровь из носу.
— Саныч меня не выпустит в поле, — пожаловался Микроб. — Сказал, что только через неделю, и то не факт.
— Саня — русский Че Гевара! — донесся голос Левашова.
— Но пассаран! — это Гусак.
А мне подумалось, что все идет именно так, как обещал бээровец, а значит, после волны, которую они сами же подняли, меня обязаны отпустить в «Титан». И даже если мне понравится (что вряд ли), и я захочу остаться в «Динамо», то уроню лицо и подведу тысячи болельщиков.
После того, как распрощался со своими, я провел ревизию холодильника, нашел яйца, ветчину, сыр и пожарил себе омлет, присыпал его укропом, как мама делала в детстве.
А потом включил ноутбук, чтобы просмотреть последние матчи «Динамо», а то перестал за ними следить. Лица в поле мелькали все те же, что были, когда меня проверяли, а некоторые игроки, например, Кокорин, были известны из прошлой жизни.