как быструю и доступную эвристическую модель для ориентирования в социальном мире. Давление, оказываемое отбором, в этом случае было, вероятно, очень мощным. В известных антропологам обществах охотников-собирателей нарушители норм теряют опытных товарищей по охоте, плодовитых сексуальных партнеров и ценных союзников. Когда такие санкции не способны призвать нарушителей к порядку, охотники-собиратели доходят до остракизма, побоев и даже смертной казни. Живший среди ватаурунгов Бакли, например, отмечал, что, если женщина отказывается выйти замуж за брата своего покойного мужа (так называемый левиратный брак), ее убивают[123].
Вторая важная черта, возникшая в ходе коэволюции нашей социальной психологии, объясняется тем, что принятые в обществе нормы формировали все более плотные сети взаимозависимости между членами одной группы. Под воздействием межгрупповой конкуренции нормы способствовали появлению социальных гарантий, обеспечивали как можно более широкий круг пользующихся общей едой и укрепляли коллективную оборону. Чтобы проследить, как возникает взаимозависимость, рассмотрим нормы общего пользования едой, о которых говорилось выше. Представьте, что мы живем небольшой группой, куда входят пять охотников, их жены и по двое детей на каждую пару — всего 20 человек. Охота — дело сложное, поэтому каждый охотник настигает дичь только в 5 % дней. Отсюда следует, что в любые пять месяцев каждая нуклеарная семья будет в среднем оставаться без мяса на протяжении целого месяца. Однако, если мы будем делить нашу добычу, группа в совокупности почти никогда не останется без мяса на целый месяц (такое будет происходить в менее чем 0,05 % месяца). Интересно, что теперь, когда мы делимся друг с другом едой, выживание вас и вашей семьи будет частично зависеть и от меня — от моего здоровья и выживания. Если я умру, шансы, что вам и вашей семье придется целый месяц жить без мяса, возрастут в четыре раза. Хуже того, мое отсутствие увеличивает вероятность того, что один из оставшихся охотников или его жена тоже умрут в ближайшие годы — плохое питание приводит к болезням и прочим проблемам. Если другой охотник умрет сам или покинет группу из-за смерти своей жены, ваши шансы остаться на месяц без мяса увеличатся в 22 раза по сравнению с исходной ситуацией, а вероятность того, что кто-то еще заболеет или умрет, возрастет еще больше. С эволюционной точки зрения социальные нормы вроде тех, которые предписывают общее пользование едой, означают, что приспособленность каждого члена группы — его способность выжить и оставить потомство — оказывается сплетена с приспособленностью всех остальных членов. В эту взаимозависимость вовлекаются даже те члены группы, которые напрямую не способствуют благополучию друг друга: если ваша супруга лечит вас, когда вы заболеете, а вы делитесь своей добычей со мной и моими детьми, мне нужно беспокоиться о благополучии вашей супруги. То же самое относится и ко многим другим нормам — например, касающимся коллективной обороны. На самом деле угроза, которую представляют насильственные межгрупповые конфликты, вероятно, является самой важной сферой взаимозависимости. В целом чем больше сфер вроде общего пользования едой и коллективной обороны регулируются кооперативными нормами, тем больше эволюционная взаимозависимость между членами группы.
В итоге социальные нормы создают сообщества, в которых здоровье и выживание любого человека зависят практически от каждого из остальных членов группы. Естественный отбор сформировал нашу психику таким образом, чтобы мы оценивали степень нашей взаимозависимости с другими и использовали эти оценки как мотивацию к близости, взаимной заботе и поддержке других членов сообщества. Сигналы наличия такой взаимозависимости, вероятно, включают групповые трапезы, похожий набор социальных связей, сотрудничество в общих начинаниях и совместное переживание травмирующих событий. И хотя люди продолжают оценивать степень взаимозависимости на протяжении всей своей жизни, многие из этих сигналов наиболее сильно действуют на детей, подростков и молодых людей, которые формируют сети своих социальных связей на все последующие годы. Как мы уже видели и увидим вновь, культурная эволюция сформировала ритуалы, брачные узы, механику экономического обмена и другие институты таким образом, чтобы активировать, задействовать и расширить определенные аспекты нашей психологической склонности к взаимозависимости[124].
В более широком плане, за пределом сетей взаимозависимости отдельных людей, культурная эволюция также создала мозаику различающихся сообществ, которая способствует естественному отбору в пользу племенной психологии. Благодаря тому как мы учимся у других, культурная эволюция часто порождает этнолингвистические сообщества. Эти популяции отмечены как совокупностью легко идентифицируемых черт, связанных с языком, диалектом и одеждой («этнические маркеры»), так и набором базовых социальных норм, регулирующих такие способствующие взаимодействию между членами группы сферы, как обмен, воспитание детей, родство и сотрудничество. Чтобы помочь людям ориентироваться в социальных ландшафтах, населенных многообразием подобных групп, естественный отбор благоприятствовал формированию у нас набора способностей и мотиваций для получения и использования информации об иных племенных сообществах — тех, чьи этнические маркеры и нормы отличаются от наших собственных. Эти способности и мотивации также заставляют нас предпочтительно взаимодействовать с обладателями аналогичных нашим этнических маркеров и учиться у них. В долгосрочной перспективе такие подходы к обучению и взаимодействию часто влияли на брачные нормы, приводя к запретам на вступление в брак с членами других племен или этнических групп — то есть с теми, кто не разделяет наш диалект, манеру одеваться или другие обычаи. Эти брачные нормы способствуют формированию четко разграниченных племен, этнических групп или каст, выстроенных вокруг единых институтов и общих представлений о своей идентичности[125].
Пути к нашей психике
В следующих главах я расскажу, как институты, связанные с родством, коммерческими рынками и добровольными объединениями, вызвали важные психологические сдвиги, которые способствовали как формированию уникальной психологии людей Запада, так и экономическому процветанию. Ключ к объяснению того, как и почему все это произошло, нужно искать в том, как наша психология формирует институты и как институты формируют нашу психологию. Взглянув на брак и родство, включая такие нормы, как табу на инцест, я начал раскрывать то, как сформированные эволюцией аспекты нашей психологии влияют на эти самые фундаментальные из институтов. Теперь я хочу развернуть направление причинно-следственной связи, кратко перечислив три пути, которыми институты могут оказывать обратное воздействие, формируя наш мозг, психику и поведение:
1. Факультативные эффекты. Это «интерактивные» методы, которыми различные институциональные конфигурации формируют наше восприятие, суждения и эмоции как бы на лету, предлагая новые сигналы, используемые нашим мозгом для интерпретации текущей ситуации и корректировки наших реакций. Такие сигналы меняют поведение людей в данный момент, не влияя на их психику в долгосрочной перспективе. Например, как мы увидим, бессознательные напоминания о том, что «Бог все видит», заставляют верующих поступать более справедливым образом и повышают их